Поющие в терновнике

И еще злая насмешка судьбы: человек одарен редкой красотой, а горюет об этом, как о жестокой помехе, словно он – калека. Именно так относится к своей наружности Дэн. Всякое упоминание о ней его коробит; похоже, он бы предпочел быть уродом и уж никак не привлекать людей своим видом. Сестра отчасти его понимала и, может быть, потому, что ее-то профессия неотделима от известного самолюбования, даже одобряла, что у Дэна этого нет. Но никак не могла понять, почему он не просто равнодушен к своей внешности, а относится к ней с каким-то яростным отвращением.

И голос пола в нем явно приглушен, а почему – тоже неясно: то ли он великолепно научился сублимировать свои страсти, то ли в этом прекрасном теле не хватает чего-то существенного, что вырабатывается только мозгом. Вероятнее первая причина, недаром Дэн постоянно занимается каким-нибудь спортом, требующим много сил, и к ночи валится в постель, изнемогая от усталости. Джастина хорошо знала, что от природы брат вполне «нормален», иначе говоря, отнюдь не склонен к однополой любви, знала даже, какие девушки ему нравятся – высокие, пышные, темноволосые. Но все чувства в нем приглушены; он не замечает, каковы на ощупь вещи, которые он держит в руках, не ощущает запахов, не испытывает особого удовольствия от форм и красок того, что его окружает. Уж очень внезапно и сильно надо его поразить, чтобы его потянуло к женщине, и лишь в такие редчайшие минуты он как будто сознает, что есть на свете вполне земные ощущения и переживания, с которыми почти все люди стараются не расставаться как можно дольше.

Дэн обо всем сказал сестре после спектакля, за кулисами Каллоуденского театра. В тот день получено было согласие Рима; Дэну не терпелось поделиться новостью с Джастиной, хоть он и знал, что ей это совсем не понравится. Прежде он говорил ей о своих мечтах и стремлениях гораздо меньше, чем хотел бы, ведь она сразу начинала сердиться. Но в тот вечер, за кулисами, он уже не в силах был сдержать радость.

– Балда, – с отвращением сказала Джастина.

– Ничего другого я не хочу.

– Болван.

– От того, что ты меня ругаешь, ничего не изменится, Джас.

– Думаешь, я этого не понимаю? Просто ругань помогает немного отвести душу, мне необходима хоть какая-то разрядка.

– Я думал, ты неплохо разрядила свои чувства на сцене в роли Электры. Ты очень хорошо играла, Джас.

– После нынешней новости сыграю еще лучше, – мрачно пообещала Джастина. – Ты что же, пойдешь в колледж Святого Патрика?

– Нет, я еду в Рим, к кардиналу де Брикассару. Мама уже все устроила.

– Что ты, Дэн! В такую даль!

– А почему бы и тебе не поехать, ну хоть в Англию? При твоей подготовке и способностях уж наверно не так трудно поступить в какую-нибудь труппу.

Джастина сидела перед зеркалом, еще в наряде Электры, снимала грим; причудливо подведенные, в черных кругах, необыкновенные глаза ее казались еще необыкновеннее. Она медленно кивнула.

– Да, наверное, и я могу уехать, правда? – задумчиво сказала она. – Давно пора… в Австралии становится тесновато… Правильно, друг! Ты попал в точку! Англия так Англия!

– Великолепно! Ты только подумай! У меня ведь будут каникулы, в духовных семинариях учащихся отпускают, все равно как в университете. Мы подгадаем так, чтобы отдохнуть вместе, попутешествуем немного по Европе, а потом съездим домой, в Дрохеду. Я все-все обдумал, Джас! Если еще и ты будешь поблизости, все просто превосходно!

Джастина заулыбалась:

– Ну еще бы! Если я не смогу с тобой поболтать, разве это жизнь?

– Вот-вот, недаром я боялся, что ты так скажешь. – Дэн тоже улыбнулся. – Нет, серьезно, Джас, ты меня беспокоишь. Предпочитаю, чтобы ты была поближе и нам можно было бы хоть изредка видеться. А то кто же станет для тебя голосом совести?

Он скользнул между шлемом античного воина и устрашающей маской Пифии, сел на пол, собрался в комок, чтобы занимать поменьше места, – теперь он видел лицо сестры и притом ни у кого не путался под ногами. В Каллоуденском театре только у двух звезд были отдельные уборные, а Джастина пока еще не стала звездой. Она одевалась в общей артистической комнате, где непрестанно сновали взад и вперед ее подруги.

– Черт подери этого кардинала де Брикассара! – сказала она со злостью. – Я его с первого взгляда возненавидела.

Дэн засмеялся:

– Ничего подобного, это ты выдумываешь.

– Нет, возненавидела!

– Ничего подобного. Тетя Энн мне раз на Рождество рассказала, а ты не знаешь.

– Чего я не знаю? – опасливо спросила Джастина.

– Когда ты была маленькая, он поил тебя из бутылочки и укачал, и ты уснула у него на руках. Тетя Энн говорит, маленькая ты была ужасная капризуля и терпеть не могла, когда тебя брали на руки, а когда он тебя взял, тебе очень даже понравилось.

– Враки!

– Нет, не враки. – Дэн улыбался. – А теперь, собственно, с чего ты его уж так ненавидишь?

– Ненавижу, и все. Тощий старый священник, меня от него тошнит.

– А мне он нравится. И всегда нравился. Отец Уотти называет его – истинный пастырь. И я тоже так думаю.

– Ну и так его разэтак…

– Джастина!!!