Поющие в терновнике

– Балда! С чего мне возражать? Если б ты приехал в Лондон, я свела бы тебя с кучей моих друзей, почему бы тебе здесь не свести меня со своими? С удовольствием погляжу на твоих приятелей по семинарии, хотя это немножко несправедливо, ведь они все для меня под запретом – смотреть смотри, а руками не трогай.

Она подошла к окну, посмотрела на невзрачную маленькую площадь – мощеный прямоугольник, на нем два чахлых платана, под платанами три столика, по одной стороне – церковь, построенная без особой заботы об изяществе и красоте, штукатурка стен облупилась.

– Дэн…

– Да?

– Я все понимаю, честное слово.

– Знаю, Джас. – Улыбка сбежала с его лица. – Вот если бы и мама меня поняла.

– Мама – другое дело. Ей кажется, что ты ей изменил, ей невдомек, что никакая это не измена. Не огорчайся. Постепенно до нее дойдет.

– Надеюсь. – Дэн засмеялся. – Кстати, ты сегодня встретишься не с моими приятелями по семинарии. Я не решился бы ни их, ни тебя подвергать такому искушению. Мы пьем чай у кардинала де Брикассара. Я знаю, ты его не любишь, но обещай быть паинькой.

Глаза Джастины вспыхнули очаровательнейшим лукавством.

– Обещаю! Я даже перецелую все его кольца.

– А, ты не забыла! Я страшно разозлился на тебя тогда, надо ж было так меня перед ним осрамить.

– Ну, с тех пор я много чего перецеловала, и это было еще менее гигиенично, чем перстень священника. В актерском классе есть один отвратный прыщавый юнец, у него не в порядке миндалины и желудок и премерзко пахнет изо рта, а мне пришлось его целовать ровным счетом двадцать девять раз, так что, знаешь ли, после этого мне уже ничего не страшно. – Джастина пригладила волосы, отвернулась от зеркала. – Успею я переодеться?

– Можешь не беспокоиться. Ты и так прекрасно выглядишь.

– А кто еще там будет?

Солнце уже стояло так низко, что не грело старинную площадь, стволы платанов с облупившейся корой казались больными и дряхлыми, будто пораженные проказой. Джастина вздрогнула, ей стало зябко.

– Будет еще кардинал ди Контини-Верчезе.

Имя это было знакомо Джастине, глаза у нее стали совсем круглые.

– Ого! Ты вращаешься в таких высоких сферах?

– Да. Стараюсь это заслужить.

– А может быть, из-за этого в других кругах тебе с людьми приходится нелегко, Дэн? – проницательно заметила сестра.

– Да нет, в сущности. Не важно, кто с кем знаком. Я совсем об этом не думаю, и другие тоже.

Что за комната, что за люди в красном! Никогда еще Джастина так остро не сознавала, что есть мужчины, в чьей жизни женщинам нет места. В эти минуты она вступила в мир, куда женщины допускались лишь как смиренные прислужницы-монахини. На ней по-прежнему был помятый в вагоне оливково-зеленый полотняный костюм, который она надела, выезжая из Турина, и, ступая по мягкому пунцовому ковру, она мысленно кляла Дэна – надо ж было ему так спешить сюда, напрасно она не переоделась с дороги!

Кардинал де Брикассар с улыбкой шагнул ей навстречу; уже очень немолод, но до чего красив!

– Джастина, дорогая! – Он протянул руку с перстнем, посмотрел не без ехидства: явно помнит ту, прежнюю, встречу; пытливо вгляделся в ее лицо, словно что-то искал, а что – непонятно. – Вы совсем не похожи на свою мать.

Она опустилась на одно колено, поцеловала перстень, смиренно улыбнулась, встала, улыбнулась уже не так смиренно.

– Ничуть не похожа, правда? При моей профессии мне совсем не помешала бы мамина красота, но на сцене я кое-как справляюсь. Там ведь, знаете, совершенно не важно, какое у тебя лицо на самом деле. Важно, умеешь ли ты, актриса, убедить людей, что оно у тебя такое, как надо.

В кресле поодаль кто-то коротко засмеялся; Джастина подошла и почтительно поцеловала еще один перстень на иссохшей старческой руке, но теперь на нее смотрели черные глаза, и вот что поразительно: смотрели с любовью. С любовью к ней, хотя этот старик видел ее впервые и едва ли что-нибудь о ней слышал. И все-таки он смотрит на нее с любовью. К кардиналу де Брикассару она и сейчас отнюдь не испытывает нежных чувств, как не испытывала в пятнадцать лет, а вот этот старик сразу пришелся ей по сердцу.

– Садитесь, дорогая. – И кардинал Витторио указал ей на кресло рядом с собой.

– Здравствуй, киска, – сказала Джастина и почесала шею дымчатой кошке, расположившейся на его обтянутых алым шелком коленях. – Какая славная, правда?

– Да, очень.

– А как ее зовут?

– Наташа.

Дверь отворилась, но появился не чайный столик. Вошел, слава тебе Господи, вполне обыкновенно одетый человек. «Еще одна красная сутана – и я взреву, как бык», – подумала Джастина.