Пришло долгожданное время прощаться. Женским чутьем Лея поняла настроение раввина. “Вот видите, раби, все халы до крошки съедены. Вам понравились ученики моего Цви? Становитесь нашим постоянным гостем, дорогой раби!” – скороговоркой выпалила Лея. Она не давала спуску никому, кто подсмеивался над мужем.
На беду раввина вновь случилась поломка в повозке, и поневоле пришлось мученику принять предложение Мордехая и разделить с ним и карету и его и обратный путь. “Поверь, друг, мне было нелегко”, – сказал без всякой подготовки Мордехай. “Я считал себя знатоком Торы, но простой и безвестный парень легко обошел меня. Слава Богу, самолюбие отступило перед благоразумием. Я счастлив быть его учеником”, – закончил он. “Хваля других – хвалишь себя”, – подумал раввин. Рискуя показаться невежливым, он не промолвил ни слова за все время пути. Приехали. Сухо распрощались и разошлись. Мордехай обернулся и долго смотрел другу вслед.
“Как жаль, что сын мой столь мало впитал моего рвения к знаниям и праведности”, – с грустью размышляет цадик раби Барух, – “Должно быть я сам виноват в этом. Он не невежда, он изучал Святое Писание, но без огня, без запала, как это делал я в молодости. Хотя суетное и мирское и уживаются в его душе со святым и благородным, богатство – вот что всего ближе его сердцу. А уж сын его, внук то есть мой, и вовсе не знает, что есть вещи подороже золота. Одинокая выпала мне старость”.
Раби являл собой воплощение многих достоинств, был беспощадно строг с самому себе, да и ближним своим спуску не давал. Две добродетели ставил он в первую голову: это скромность и благотворительность. “И пропитание, и платье, и жилище – все, что есть у нас – все это из кармана хасидской общины. Ни я, ни семья моя не имеем права тратить и гроша лишнего: ведь это общественные средства. Только так слуги общества удержат доверие своих поручителей”, – говорил раби Барух, не опасаясь показаться отстающим от века в глазах самых чутких к переменам хасидов. И, как говорил, так и поступал, утверждая скромность – первую важную добродетель. Вторая добродетель, благотворительность, в аргументах не нуждалась вовсе. Не голова, а сострадательное и бескорыстное сердце подвигали цадика на помощь слабым и бедным. “Добродетель – мое орудие, которое никто не в силах у меня отнять”, – думает раби.
Внук раби Баруха – жених, обручен с девицей из богатой семьи. Он надеется, что хорошее приданое за невестой станет началом его пути к большому богатству. Золото множит золото. Деньгам надо дать ход.
Как-то раби Барух призвал к себе внука, чтобы спросить, в каком бейт-мидраше собирается тот продолжать учить Тору после женитьбы и какие Святые книги мечтает получить от деда в подарок на свадьбу. Погруженный с головой в приятные хлопоты и упоенный сладостными грезами о медовом месяце, жених и будущий богач явился на зов, забыв сменить новый богатый вышитый капот на старый поношенный. Вошел к деду, спохватился, да уж поздно было. Вид неуместной роскоши опрокинул радостный настрой цадика.
– Каково твое приданое, дражайший мой внук, – сердито задал раби совсем не тот вопрос, который приготовил заранее.
– Тысяча золотых, – прозвучал унылый ответ.
– И какое же употребление деньгам думаете вы дать, ты и твой отец?
– Мы решили, что я вложу эти деньги в торговлю мануфактурой моего дяди, матушкиного брата, – ответил внук, предчувствуя дурное.
Раби Барух не любил брата своей снохи – гордеца, щеголя и скупца, который гроша нищему не подаст.
– Слушай меня внимательно, юнец, – сказал совершенно раздосадованный раби, – слушай, что говорит тебе твой дед, всей общиной почитаемый цадик. Где поклоняются богатству, там презирают все честное. Деньги потрать на помощь неимущим. А войдешь в долю к корыстолюбивому дядюшке своему – пропадет капитал. Да и пора, тебе, наконец, богоугодные дела вершить! А сейчас ступай, жених! – Сказал сердито цадик и уткнул нос в книгу, давая понять, что беседа окончена. “Воспитание тяжелее каторжных работ”, – подумал он.
Понурившись, внук ушел, а раби Барух стал размышлять о том, не слишком ли сурово он обошелся с парнем накануне свадьбы.
***
“Строже, тверже следовало мне вести себя с ними” – негодуя, думал раби Барух о сыне и внуке. Да и впрямь: месяца не прошло после свадьбы, а уж забыли они наставления старца, а скорее всего, и не думали им следовать. А тут еще выяснилось, что деньги юного мужа пришлись кстати, и его совместная с дядюшкой торговля расцвела и приносит изрядный барыш.
“Как вынести такое?” – терзается раби, – “Вся община чтит меня, любой хасид внемлет мне и не смеет прекословить, лишь наследники мои не слушают слова цадика! Это ли не позор моим сединам!? Такова моя награда в старости!?” – горюет раби Барух.