Поющий омуток

Эхо здесь не разлеталось, как в хвойном бору, гасло, будто в вату она кричала. Тузик, в это время отмечавший окраину оврага своими особыми собачьими знаками, вдруг поставил уши торчком и, взахлеб заливаясь радостным лаем, кинулся от Иришки прочь. Лай удалялся, удалялся и замер, шелест березовых листьев заполонил собою все звуки. Иришке стало не по себе, она беспомощно озиралась, не зная, что и подумать. Никакой тени в этих зарослях не было, и в какую сторону идти от оврага — определить невозможно. Кого почуял Тузик, куда умчался? Вдруг не вернется и останется Иришка совсем одна! Сделалось немножко жаль себя, и овраг пугал своей глубиной, своей враждебностью.

Голоса! Или почудилось? Нет, в самом деле зовет кто-то: «Иришка-а!» Вроде бы мужской голос. А это девчоночий, это Нюркин, конечно, Нюркин!

— А-у-у, — откликнулась Иришка, — я зде-есь!

Земля передала тяжелый топот, так люди топать не могли. Что-то зафыркало, черное, рыжее мелькнуло в стволах, под ноги Иришке откуда-то выпрыгнул Тузик, закрутился, восторженно поскуливая, и к оврагу, придерживая под уздцы лошадей, вышли Володька, Петька и Нюрка.

— Вон ты куда забралась, — улыбался Петька во весь рот, выказывая косоватые передние зубы. — Мы давно тебя услыхали, да найти не могли, коли бы не Тузик.

— Я Марту звала, — хмуро сказала Иришка. — И совсем не заблудилась. — Было досадно, что ребята застали ее в растерянности.

— Могла бы заплутать, — определил Володька. — Тут все овраги пойдут, запутают. — И замолк, значительно посапывая.

— А я прибежала, бабушка потеряла тебя, я сказала, что ты ушла искать Марту, мы ждали-ждали, я побежала к Володьке, они отпросились, время-то уж обеда. — Все это Нюрка выпалила единым духом, глотая концы слов, уже не смущаясь, не называя Иришку на «вы».

— Пошто сюда-то направилась? — заинтересованно спросил Володька.

Иришка повторила свои рассуждения. Володька уважительно закивал и заметил с расстановкою:

— Резонно… Давайте-ка отсюда выбираться, — сказал он, оглядывая овраг. — Иришка сядет с Нюркой, успеем обратно.

— Погоди! — Петька указал на его мерина.

Только что мерин щипал траву, сочную здесь, над краем оврага, но вот оттуда влажно дохнуло, и он поднял сухую горбоносую морду, поставил уши и, всхрапнув, призывно заржал. Две другие лошади тоже перестали хрупать, насторожились.

— Неужто тута? — шепотом сказала Нюрка и округлила глаза.

— Тузик, ищи! — Иришка чувствовала, не зная как, но чувствовала: где-то здесь Марта!

Тузик вилял хвостом, довольный, что на него обратили внимание, а лошади опять принялись за траву.

— Вон копыто вдавилось! — воскликнула Нюрка. — Вон еще!

Она увидела бурую головку обабка, выглядывавшую из травы, подбежала к нему: обабок оказался сломанным, а чуть подальше была растоптана кочка, и на маленькой лысинке, почему-то влажной, четко отпечатались два копыта и ребристые следы кедов. Петька приставил к следу свой ботинок:

— Тридцать девять, как у меня! Стало быть, Марту угнали двое, двое их было.

— Как ты узнал? — Иришка ни разу Петьку таким не видела: лицо его разгорелось, глаза стали цепкими, острыми.

— А вон, погляди-ка, впереди еще следья. В сапогах резиновых кто-то был, за повод вел Марту, не иначе. Да вот куда — вниз или вдоль? Нет, в овраг бы не полезли: круто, и копыта бы скользили…

— Двинем по краю. А ты, Нюрка, побудь с лошадями, — приказал Володька.

— Как бы не так, — обиделась Нюрка, — я пасти не нанималась.

— Останься, Нюра, пожалуйста, — попросила Иришка, и Нюрка вздохнула и с досадою дернула свою кобылку, которая ни в чем не провинилась: — А ну, балуй у меня!

Гуськом двинулись вдоль оврага: впереди Петька, за ним Иришка и Володька. Тузик челноком ходил по влажной лысинке, припадая на больную ногу…

Вскоре березняк сменился ельником, и толстые ели, все теснее сдвигая чешуйчатые стволы, сплошняком двинулись в овраг. На упругой хвойной подстилке никаких следов не было, и пришлось остановиться.

— Тузик, ну ищи же, — безнадежно сказала Иришка.

И пес на этот раз как будто понял ее и, просеивая чутким носом своим тысячи запахов, ведомых лишь ему одному, побежал, побежал по выделенной из них струе и скрылся среди стволов.

— Теперь его искать, — сказала Иришка.

— Позовет. — Володька утерся рукавом ковбойки, потом локтем отвел обшлаг, поглядел на часы. — Опоздаем маленько…

Отрывистый, какой-то плачущий лай послышался издали, и ребята заторопились, петляя между стволами, напрямик пробираясь сквозь колючие цепкие ветви. Ветка сдернула с головы Иришки панамку, в волосы, за ворот кофточки набились иголки, но она только замечала, что деревья чуть поредели и впереди засквозила желтая от солнца, будто расплавленным маслом залитая, полянка.

И боком к ним, странно задрав голову, вытянув хвост, неподвижно, как неживая, замерла Марта.

Морда ее была вожжами прикручена к дереву, скулой к стволу, хвост — веревкой к другому, так она была распята… Пауты, мухи, комарье над нею вьются… За что ее так, за что?

Будто ударило Иришку по голове, в ушах зазвенело. Она отпрянула, захватив лицо ладонями. День будто потемнел, угас…