Поют черноморские волны

«В конце 1917 года приехали мы с председателем Центрального Совета фабзавкомов Богословского горного округа А. Курлыниным в Петроград искать управу на правление округа. Ходили мы по учреждениям, ходили, ничего для Надеждинского завода не выходили. Решили написать докладную записку на имя Председателя Совета Народных Комиссаров… 2 декабря 1917 года мы с утра забрались в Смольный, чтобы встретиться с секретарем Совнаркома Н. П. Горбуновым и передать ему бумагу…»

Долог и труден путь в столицу из затерявшегося в глухой уральской тайге Надеждинского завода — через всю страну. Разбитые, леденящие вагоны — то «классные», то теплушки, бесчисленные остановки и мучительные пересадки на разрушенных станциях и полустанках, голод, холод и гнетущий вид замерших заводов на всем пути…

Но еще мучительнее терять дни за днями в самом Питере, куда добрались с таким трудом. Бесцельное, безрезультатное хождение по канцеляриям и приемным лишало сил. «Неужели так и вернуться ни с чем в далекий Надеждинск, обманув доверие Совета, друзей большевиков, голодающих семей?!»

Тогда-то и решили они писать Ленину.

В своей комнатушке — общежитии при трактире — сели двое надеждинских рабочих к столу, подкрутили фитиль керосиновой лампы, стали обдумывать вслух свое обращение к главе нового рабоче-крестьянского правительства России. За окном была вьюжная петроградская ночь, далеко-далеко родной завод, но не чувствовали они ни робости, ни смущения. Ведь пишут-то Ленину!..

«Тут у нас спор вышел, — вспоминает Андреев. — Я говорю: «Ты пиши записку». А Курлынин говорит: «Нет, ты пиши». Взяли лист графленой бумаги, вынул я карандаш, наточил его, начал писать. Когда все было написано, Курлынин прочитал и сказал, что надо выправить и переписать лучше. А у меня рука устала, не писаря мы были: он каменщик, я слесарь… Так и передали написанное для Председателя Совета Народных Комиссаров. Горбунов только спросил: «Зачем вы карандашом написали, ребята? Ну, ничего. Завтра придете, ждите внизу в столовой…» 3 декабря Горбунов сообщил, что Ильич примет нас 5-го числа в 11 часов вечера. В комендатуре нам выдали пропуска на указанный день».

И день этот наступил. Едва стемнело, Андреев и Курлынин уже в Смольном. Ходят по коридорам, слушают разговоры таких же, как и они, — ходоков со всей России. Ближе к одиннадцати заглянули в приемную, где назначена им встреча.

«Я был очень удивлен, что в Совнаркоме такая простая приемная», —

заметит позже об этом вечере Андреев… И вот сидят они в большой, скромной, выбеленной известкой комнате, за простым некрашеным деревянным столом — двое уральских рабочих и Председатель первого в истории Совета Народных Комиссаров.

Ленин выговаривал Андрееву и Курлынину, но они чувствовали себя счастливыми, ибо эта беседа с Ильичем была пределом, вершиной их чаяний, она означала успешное разрешение того многотрудного, ответственного и жизненно важного дела, которое поручили им рабочие Надеждинского металлургического завода.

— Разве можно так? — говорил Ленин. — Ведь сейчас пролетариат у власти. Почему же вы не арестовали членов правления, злостных саботажников, врагов революции?.. Плохо и не так действуете. Ведь власть-то сейчас ваша!..

Владимир Ильич обращался к ним, именно к ним, но двое рабочих, приехавших в Смольный за тысячи верст от родных мест, сердцем чувствуя огромную значимость ленинских слов, понимали, что через них Ильич обращается ко всем надеждинским, а может, и ко всем уральским рабочим.

— Я читал вашу записку, — сказал Ленин и взял из папки, лежавшей на столе, листы графленой бумаги, исписанные карандашом.

Андреев вдруг густо покраснел. Вспомнил, что вчера Горбунов пожурил их за то, что не смогли переписать свою бумагу чернилами. Он подумал, что вот и Ленин скажет об этом. Но Ильич, прищурясь, сосредоточенно листал их записку…