Поют черноморские волны

На наши взволнованные вопросы комиссар спокойно ответил, что действительно был небольшой бой в глубине обороны дивизии, но противник получил отпор, и положение полностью восстановлено. Комдив сейчас отдыхает — на рассвете полки включаются в штурмовые действия.

Собственно, ничего особенного не было ни в самом факте прорыва какого-то участка обороны дивизии, ни тем более в том, что враг получил отпор. Но запомнилось абсолютное спокойствие комиссара: оно звучало не только в его словах, в его уверенных жестах, — весь облик Сурвилло излучал железное спокойствие.

По всему фронту шла слава о бесстрашии и мужестве, презрении к смерти бойцов 44-й Ленинградской дивизии. Внезапные ночные атаки на укрепленные пункты гитлеровцев, смертоносные лыжные рейды по глубоким тылам врага, лихое проникновение в Тихвинский монастырь — один из вражеских опорных пунктов — становились уже легендарными. Ленинградцы мстили фашистам за муки родного города, не щадя жизни приближали его освобождение. Среди героев дивизии были вчерашние рабочие и студенты, ученые и врачи…

«Ленинградцы — художник Джаков, комиссар Скворцов, медсестра Кузнецова»… За строкой записной книжки — жизнь и смерть скромных и бесстрашных людей… Николай Васильевич Скворцов до войны был доцентом Ленинградского политехнического института. С первых дней войны старший политрук Скворцов — комиссар полка. На пути к Тихвину батальоны полка вместе с танками в лоб атаковали укрепленный пункт немцев в совхозе «1 Мая». Было трудно, и атаку возглавил комиссар полка. Враг разбит, дорога на Тихвин открыта, но комиссар Скворцов пал здесь, сраженный смертельной пулей… Его последним словом было «Вперед!».

Подвиг комиссара полка повторяли в боях комиссары батальонов, политруки рот. А когда в одной из рот встречным огнем были убиты командир и политрук и бойцы приникли к заснеженной холодной земле, во весь рост поднялась девушка в солдатской шинели с санитарной сумкой через плечо, с автоматом в руке.

«За Ленинград!..» — звонко выкрикнул девичий голос, и рота рванулась в атаку, враг был смят… А медицинская сестра Женя Кузнецова погибла в бою, как гибнут герои. Бывшая работница Кировского завода посмертно награждена орденом Ленина.

К. С. Джаков до войны был известен в Ленинграде как своеобразный художник. На фронте он прославился как лихой командир саперного взвода. В районе Лазаревичей, куда бы ни ткнулись фашистские танки — они подрывались на минах Джакова… Он умел ставить мины там, где их меньше всего ждали враги. Орденом боевого Красного Знамени увенчаны героизм и мастерство художника-сапера.

…Когда я вспоминаю о героях славной Ленинградской дивизии, я всегда думаю о комиссаре этой дивизии — бывшем секретаре нашего Приморского райкома партии — Дмитрии Ивановиче Сурвилло. Частица его большого и мужественного сердца коммуниста во всех этих свершениях, имя которым — подвиг, народа.

«СМУ — не помеха»…

В канун операции, в часы напряженного боя, каждый из нас нет-нет да прислушивался: не летят ли наши? В дни штурма Тихвина погода чаще всего была нелетной, во всяком случае «СМУ» — сложные метеорологические условия, как почти непрерывно сообщали сводки. И все же не было дня, чтобы наши самолеты не поднимались в низкое серое небо, не бомбили врага…

«СМУ — не помеха», — записано в моей записной книжке. И на полях: «Авиация — любовь моя!»

…Наверное, я очень странно выглядел в нашей опергруппе: всегда ходил в полной авиационной форме, в синей шинели авиатора, с «птичками» на петлицах. Лишь, отправляясь на передовую, по приказу начальства надевал полушубок и шапку-ушанку, как все командиры.

Авиационную форму носил я по праву: в действующую армию прибыл из политотдела Ленинградской военно-воздушной академии, до войны был политработником авиационных подразделений, имел военную авиационную специальность, при надобности входил в боевой расчет бомбардировщика… И хотя всю Тихвинскую операцию воевал на земле, всегда с особой радостью бывал в авиационных частях, с волнением следил за боевыми действиями летчиков. Записная книжка на многих страницах полна названиями эскадрилий и полков, фамилиями истребителей, бомбардировщиков, пикировщиков — ЛАГГ-3, Пе-2, СБ…

Наступательная Тихвинская операция, рассчитанная на внезапность и стремительность, не могла быть успешной без непрерывной поддержки авиации.

И наши летчики нередко свершали невозможное — сложнейшие метеорологические условия действительно не могли помешать выполнению боевых заданий.

Помню, в один из последних дней ноября довелось мне быть на аэродроме пикирующих бомбардировщиков Пе-2. Новая и лучшая по тем временам машина была гордостью эскадрильи Василия Панфилова. Летчики дорожили своими «пешечками», как любовно называли они грозный пикировщик, и в это пасмурное утро, когда небо висело низко и тяжело, засыпая землю мокрым снегом, погода была явно нелетной. Но Панфилов получил данные о замаскированном мощном фашистском аэродроме. И весь состав эскадрильи рвался в бой.