«Было это в лесу близ деревни Бор, недалеко от Тихвина. Бойцы из сильно поредевшей 191-й стрелковой дивизии окружили командарма. Стояли, переминаясь с ноги на ногу, отворачивались от пронизывающего ветра.
Начался разговор с погоды. Север есть Север.
— Да, тут не Крым, — сказал один из солдат. — А одежда у нас, поди, крымская…
— Завтра же получите теплое обмундирование, — сказал Мерецков.
— Точно? — недоверчиво спросил худощавый сержант.
— Все, что говорит командующий, — точно, иначе как же вам с ним в бой идти! — ответил Мерецков.
Кирилл Афанасьевич стал расспрашивать, откуда солдаты родом. Нашелся земляк, из подмосковного Венева.
— А я Зарайский… Слышал, небось? — спросил командарм.
— Как не слыхать…
Осмелевший земляк пробился поближе к командарму:
— Могу вам, товарищ генерал, вопросик задать?
— Давай…
— Скажите, почему у гитлеровцев все есть — и самолеты, и танки. А у нас — в обрез… Как-то даже непонятно: небо наше, а самолеты чужие…
На смельчака зашикали.
— А чего вы? — повысил голос Кирилл Афанасьевич. — На противника сейчас вся захваченная им Западная Европа работает. И у него действительно больше и автоматов, и танков, и самолетов. Сегодня больше. А завтра, думаю, и у нас столько же будет. А послезавтра и того больше…
— Когда же это послезавтра? — настаивал земляк.
— Вот этого сказать не могу. А гадать не хочу. Но будет. Будет!.. Верь мне.
И после короткой паузы Мерецков продолжал:
— А пока, товарищи, ничего не обещаю, но требовать буду. Нам надо воевать тем, что у нас есть, и воевать хорошо… По опыту знаю: можно сотней снарядов ничего путного не сделать, а можно и десятком нанести врагу большой урон… А теперь я вам задам вопрос: какая наша задача здесь, под Тихвином?
— Отдали — значит, надо его взять назад.
— Правильно. И я так считаю. Обязательно надо освободить Тихвин. И как можно скорее. Этим мы облегчим положение Ленинграда. Я надеюсь на вас, товарищи».
И вот, накануне Тихвинской операции, в Алеховщине, на Свири, командарм приходит в нашу политотдельскую землянку и ведет дружескую беседу с комиссарами будущей опергруппы… Радуемся тому, как высоко ценит он политработу, как понимает ее важность в боевой обстановке.
И вот мы летим вместе с Мерецковым в одном самолете навстречу неизвестным опасностям, боям и победам — на Тихвин. Поражаемся его железному спокойствию. Оно передается всем.
И где бы мы ни бывали в дни и ночи Тихвинской операции — у генералов и среди красноармейцев, в дивизионных штабах и на передовой, — везде мы слышали рассказы и легенды о нашем командарме — «вездесущем», «неугомонном и беспокойном», «беззаветно смелом», «бесстрашном», «заботливом и внимательном»…
Дивизия генерала Андреева вела тяжелые бои. Противник стремился охватить левый фланг, сорвать задуманную операцию. К вечеру прямо на передовую, на позиции авангардного батальона капитана Маньковского, прибыл Мерецков. Генерала армии пытались увести с опасного участка. Он отмахнулся, взял у своего адъютанта карту и поставил батальону задачу — ударить наперехват важной для гитлеровцев дороги.
— Выполните задачу, буду ходатайствовать о награждении. Свой орден Красного Знамени вам одену, — сказал генерал капитану.