Всей гурьбой выходим на улицу. Вечер чудесный — безветренный, теплый, тихий. Блинов и Люба медленно идут в сторону реки, которая льется на окраине села.
Григорий Розан по привычке прищелкивает языком.
— Хорошая пара. Дай бог им дожить до победы. Обязательно на их свадьбу приедем. Так что ли, Степан?
Беркут задумчив. Он тоже смотрит вслед удаляющейся паре, потом оборачивается к Григорию.
— Ты правильную идею высказал. На такую свадьбу за тридевять земель приехать следует.
Был уже поздний час, когда я уходил от разведчиков. Неподалеку от дома, где они жили, остановился, чтобы закурить, и тут услышал два голоса — мужской и женский. Говорили рядом, за плотной стеной кустарника, примыкающего к усадьбе. Это были голоса Беркута и хозяйки.
— Уж прости, голубь мой, что призналась тебе в своей слабости женской, не скрыла свою любовь к тебе…
— Ничего, Фрося, все бывает…
Я так и не зажег спичку.
Иду по деревенской околице и почему-то жалею о том, что у Беркута жена и дети. Потом ловлю себя на мысли: разве та, другая, жена Степана, хуже этой женщины, разве у той меньше чувств и женской теплоты?
Небо вызвездилось крупными звездами. Они словно спелые зерна пшеницы, разбросанные по бесконечному и бескрайнему току. Дует еле ощутимый теплый ветер. В центре села поют девчата. Вот звонкий, молодой, неустоявшийся голос взметнулся к звездам:
Хорошая, задушевная песня! Я часто слышу ее в этих краях, и она всегда волнует, тревожит.
Хор девчат заливисто подхватил слова песни.
Село остается позади. Накатанная степная дорога матово блестит под ночным небом. Под ногами слабо клубится пыль. Ускоряю шаг. Надо спешить: до села, где находится редакция, не меньше трех километров. Нужно еще хоть немного вздремнуть перед напряженным рабочим днем.
В ушах все еще звучат слова Степана и Фроси.
Встреча с матерью
Неожиданно из штаба армии сообщили: в дивизию едет мать спасенной нами латышской девочки Марты. Иду в медсанбат. Он расположился в небольшой дубовой роще на берегу тихого озерца. Палатки разбиты наспех — и то не все: лишь для приемного пункта и операционной. Марта одета, как на парад. Она в шевиотовом костюмчике военного покроя; на ногах хромовые сапожки. Из-под пилотки падают на плечи белые, как лен, волосы.
Марта уже предупреждена о том, что сегодня приедет в медсанбат ее мать. Лицо у Марты бледнее обычного, большие темно-серые глаза смотрят сосредоточенно, серьезно и даже немного печально; пухлые губы плотно сжаты.
Вокруг девочки суетятся и хлопочут сестры и женщины-врачи.
— Ты что приуныла, Марта?
— Я не приуныла.
— Почему не смеешься? Разве не рада, что приезжает мама?
— Очень рада!
Брезентовый полог у входа в приемный пункт вдруг распахивается, и внутрь входят несколько человек. Впереди — высокая женщина в легком плаще и в сером берете. Гостья смотрит на маленькую солдатку, потом бросается к ней, приседает на землю, обнимает девочку.
— Марта, доченька!
— Мама!
Женщина жадно целует волосы, глаза, лицо, плечи ребенка. Затем осторожно берет дочь за плечи, отводит ее от себя, чтобы рассмотреть Марту на расстоянии. Проводит пальцами, точно слепая, по лицу девочки, трогает ее глаза, нос, круглый подбородок, тонкие черные брови, розовые мочки ушей.
Женщина смеется и плачет.
Девочка стоит по-прежнему бледная, с расширенными, сухими глазами. Затем осторожно отталкивает в сторону материнские руки, порывисто кидается к матери, целует ее полные, влажные от слез щеки.
И только теперь Марта заплакала. Плечики ее трясутся, слезы капают на колени женщины.
— Не надо, Марта… Не плачь…
Женщина не встает с колен. Берет сбился на затылок, густые русые волосы разметались по плечам.
— Мама, а дедушку убили, — вполголоса говорит девочка.
— Знаю, доченька. Не вспоминай то время. Забудь…
В палатку входят все новые люди. Среди них вижу Василия Блинова. Мой друг прячется за спины вошедших, почему-то жалко, виновато улыбается, и эта улыбка портит его лицо, делает его некрасивым. Чувствую, что Василий не знает, как себя вести сейчас, что делать.
Но вот женщина приподнимается.
— Марта, где же товарищ Блинов, который подобрал тебя на дороге. Его здесь нет?
Девочка обводит взглядом собравшихся и, заметив Василия, бросается вперед. Марта тянет моего друга на середину палатки. Василий слегка упирается, краснеет.
Несколько минут женщина и Блинов стоят друг против друга молча.
— Так вот вы какой! — первой нарушает молчание гостья. — Таким я и представляла вас…
Она протягивает к Блинову обе руки, кладет их на плечи разведчика.
— Разрешите поцеловать вас за все. За все, что вы сделали для моей дочери и для меня…
Она обнимает его и целует прямо в губы.
Возле гостьи и Блинова суетится фотокорреспондент армейской газеты. Режут глаза магниевые вспышки.
— Уважаемая гражданочка, — просит фотокорреспондент, — поцелуйте еще раз старшего лейтенанта Блинова. Уважьте меня. Первый поцелуй не мог запечатлеть на кадре, положение надо выправлять.