Пока бьется сердце

Минут через тридцать возле дома появился древний старик. Он едва передвигал ноги и непрерывно тряс головой. В выцветших, слезящихся старческих глазах стоял дикий испуг. Так смотрят обычно на что-то страшное и непонятное, хотят крикнуть, но испуг останавливает крик, парализует.

— Выслали к нам разведчика, — говорит Василий Блинов, указывая на старика. — Проку, мол, мало, скоро умирать надо, так что не велика беда, если эти русские дикари его прирежут.

Жестами приглашаем старика в дом, приводим на кухню, ставим перед ним суп и жареный картофель. Пусть убедится, что мы ничего не тронули.

— Битте, альтфатер! — приглашаем мы старика.

Он шамкает губами, потом жадно набрасывается на пищу и за каких-нибудь пять минут опорожняет кастрюлю и сковороду.

— Данке шон, — благодарит нас старик и блаженно улыбается. Испуг растаял в глазах, они смотрят теперь дружелюбно и даже с любопытством. Потом старик исчезает и вскоре возвращается с оравой внуков и внучек, с поджарой, костлявой невесткой.

Сначала дети дичились, но постепенно свыклись с обстановкой, а невестка бойко захлопотала по хозяйству.

Обычно в таких городках мы не успевали создавать комендатур, да и было это излишне. Функции коменданта выполнял специально назначенный командиром офицер штаба. На этот раз обязанности коменданта выполнял Поляков.

В первый день хлопот у капитана было не так уж много, зато назавтра их прибавилось.

Рано утром к Полякову приволокли насмерть перепуганного немца. Приволокли поляки и чехи, работающие на ферме этого немца. Ферма была недалеко от города. Много грязных дел натворил подлюка: насиловал девочек-подростков, пристрелил одного русского парня, который пытался бежать.

Батраки-невольники хотели учинить самосуд еще на ферме, но помешали наши солдаты. Вот теперь поляки и чехи настоятельно требовали немедленно, прямо на площади, расстрелять хозяина фермы.

— Без суда нельзя, — пояснил капитан Поляков.

— Вот и устройте суд, а мы будем обвинителями.

— На то есть специальные органы.

— Да зачем тянуть волынку? Хлопнуть — и все.

— Нет, так мы не поступаем.

— Тогда скажите, что нам делать с этим выродком!

Поляков посоветовал отвести немца в комендатуру ближайшего большого города.

Немца увели. А через минуту опять щекотливое дело. Нам сообщили, что в одном доме убита вся немецкая семья. Бежим туда. На полу лежат в крови дети и полная женщина — их мать. В кресле, за столом, полулежит мертвый хозяин. У ног его валяется бельгийский «вальтер».

К Полякову протискивается пожилая немка. Из ее сбивчивой речи узнаем, что она служанка в этом доме. Хозяин уничтожил семью и покончил с собой.

— Зачем он это сделал?

Женщина говорит снова сбивчиво и долго. Смысл ответа сводится к одному: хозяин очень любил фюрера и очень ненавидел русских.

— Чертов фанатик, — ругается Поляков.

Этого человека, который покоится в кресле, боялся весь город. По его доносам попало в концентрационные лагеря много хороших людей. Здесь, в этом городе, издевался над русскими пленными.

— Собаке собачья смерть, — произносит Поляков.

На улице нас перехватывает пан Кручинский. Он — с винтовкой, на пилотке поблескивает красная звездочка. Только заправка не как у бывалого солдата. Ремень застегнут ниже пупа, гимнастерка на спине топорщится безобразным пузырем, да и сама пилотка надвинута на самые уши.

— Паи капитан, у меня дело, — с таинственным видом сообщает пан Кручинский. — Есть добрый конь, дуже ладный конь, он мне будет как раз.

— Где же он?

— Тут, рядом. Уезжает куда-то знатная пани фрау. Я приказал задержать до вашего прихода. Надо выяснить. Пани фрау человек подозрительный. Идемте, покажу.

В глухой улочке наши бойцы обступили коляску, в которую запряжен высокий, отливающий атласом гнедой жеребец. На коляске, в окружении чемоданов, узлов и баулов восседает крупнотелая, одетая во все черное старуха.

Бойцы расступаются. При виде офицера старуха пытается вежливо улыбнуться, она даже кокетливо поправляет бархатную старомодную шляпу.

— В чем дело? — опрашивает Поляков.

— Вот ее и задержали, — поясняет пан Кручинский. — Надо проверить документы, человек явно подозрительный.

— Да зачем документы? Пусть едет, бог с ней…

Позади раздались замечания бойцов:

— В такой рухляди не нуждаемся…

— Потрясти бы ее чемоданы да узлы…

Капитан Поляком круто повернулся и отчеканил:

— Прошу, без оскорблений. Перед вами старая женщина.

Пан Кручинский снова заговорил:

— Тогда бы обменяться с ней лошадьми. Не в убытке ни я, ни она, и мародерства никакого…

Дело в том, что на днях осколкам авиабомбы убило лошадь пана Кручинского. Взамен дали ему худую полковую клячу, правда, выносливую, жилистую, но безобразную на вид. С бельмом на глазу, косматая, как собака, она не умела ходить рысью и с первым свистом кнута норовила сказать карьерам. Да и скачка это была какой-то нелепой, лошадь выбрасывала вперед сразу все четыре ноги одновременно. Ездовые до слез хохотали, а пан Кручинский чуть не плакал от стыда и досады. На каждой ферме, в каждом местечке он искал случая обменять своего росинанта на более подходящего копя.