– Послушай, – продолжает Дин, его голос тихий и надломленный. – Знаю, между нами существуют проблемы, но нам нужно работать вместе. Как только мы выберемся отсюда к чертовой матери, ты можешь продолжить меня ненавидеть, но сейчас стоит вопрос жизни и смерти, Корабелла. Пересиль гребаную обиду, которую ты ко мне испытываешь, и давай соберемся с мыслями.
– Не называй меня так. – Я отвожу глаза, опуская подбородок.
Язвительный смех наполняет мои уши.
– Ну конечно, это единственное, что ты услышала. – Краем глаза я вижу, как он качает головой, затем ударяет наручниками по трубе, и я подпрыгиваю на месте. – Ты разбудила меня посреди ночи, чтобы я приехал забрать твою задницу, хотя мы уже
От его слов глаза вновь застилают слезы. Забавно, не думала, что во мне еще что-то осталось.
– Я приехал за тобой почти в два гребаных часа ночи, и в итоге оказался здесь! Прикованный к чертовой трубе, в ожидании того, что этот мудак для нас приготовил. И теперь ты вымещаешь на мне свою злость?
– Меня только что
Он на мгновение замолкает, переваривая мои слова, а затем выдает:
– Я же сказал тебе – ты можешь поговорить со мной.
– Я не хочу с тобой разговаривать! Ты мне не нравишься!
– Прекрасно! – Дин недовольно ворча хлопает по своим цепям. – Черт подери! Я всего лишь пытаюсь помочь.
Я всхлипываю, стараясь не дать слезам пролиться.
– Может быть, если бы ты начал помогать пятнадцать лет назад, проявлять небезразличие к моей персоне, как ты выразился, – я была бы более склонна к откровениям. Но ты только и делал, что дразнил меня, причинял мне боль и унижал. У меня нет причин тебе сейчас доверять. – Моя грудь тяжело вздымается, тоска смешивается с долгими годами сдерживаемой горечи и обжигает изнутри.
Дин долго обдумывает мой ответ. Единственные звуки, нарушающие тишину между нами, – это наше дыхание и капающая вода из трубы. Затем он шаркает подошвой кроссовки по грязному полу и смотрит на меня с другого конца подвала.
– Это всегда было нашей фишкой, – бормочет он. – Я закидывал тебя грязью, а ты отвечала мне тем же.
– У меня никогда не было выбора, – возражаю я. – Я запрограммирована защищаться рядом с тобой. Мой меч всегда обнажен и готов к бою.
– Потому что это весело.
– Ничего веселого не вижу. Ты вел себя по отношению ко мне
Я пронзаю Дина испепеляющим взглядом, и он отводит глаза. Дин снова шаркает подошвой, и тихий шорох по песку в пустом помещении кажется очень резким. Это раздражает.
– Тогда я был козлом, – наконец отвечает он, все еще глядя в сторону. – Я был глупым подростком. Но теперь все по-другому. Я доставал тебя, потому что ты никогда не оставалась в долгу, и это безвредные козни, в этом все
Мой ответ быстрый.
– Не нравятся.
– Ты врешь.
– Я не вру, Дин. Мне не нравится, когда до меня докапываются. Не нравится всегда быть рядом с тобой начеку, думая, какое очередное тупое дерьмо ты собираешься выкинуть. – Я делаю эффектную паузу, позволяя обдумать свои последние слова. – Или гадая, как ты собираешься испортить мои следующие отношения.
В его глазах мелькает нечто, чему не могу дать название. Это не чувство вины или раскаяния. Но и не удовлетворение.
– Неважно.
Я вскидываю брови, ожидая, что он продолжит, а не просто отмахнется от меня.
– И это все?
Это все, что ты можешь сказать о той роли, которую сыграл в прекращении моих четырехлетних отношений?
– Ага. Неважно.
Я чувствую, как в груди лесным пожаром распространяется пламя, обжигая шею, уши и следом язык.
– Ты чертов придурок! – Я всем телом разворачиваюсь влево, пытаясь отодвинуться как можно дальше от Дина Ашера. Я вжимаюсь в стену и закрываюсь в собственной ментальной тюрьме.
Я слышу, как сзади вздыхает Дин, и не уверена, что это значит.
Затем он бормочет себе под нос:
– Я единственный придурок, который в твоем распоряжении.
Я была не права.
Лучше остаться одной.
Невозможно сказать, сколько проходит времени, но солнце, похоже, садится, потому что в пыльном окне над нами приглушенный свет приобретает оранжевые тона. Я представляю, как освобождаюсь от наручников и взбираюсь на стену, решительно бью кулаком в окно и протискиваюсь через узкое отверстие. Я высвобожусь, и мне будет плевать, где я окажусь.
Где угодно лучше, чем здесь.