Пока бьётся сердце

Он садится, а я устраиваюсь позади и беру его руки. Он начинает пошагово все объяснять, но мой разум затуманен и рассеян, а руки трясутся, потому я из раза в раз пропускаю щелчок. Он упоминает одиночные замки, двойные замки и точки остановки. По часовой стрелке, против часовой стрелки, пружины и стержни…

Это слишком сложно. Слишком.

– Я… я не понимаю, Дин. – Во мне нарастает паника, обломок дрожит в моих неумелых руках. – Я облажалась. Мне очень жаль.

– Эй, эй! Это не так легко сделать. У тебя отлично получается.

Я продолжаю пробовать, ругаясь себе под нос. На лбу выступает пот. Проходит по меньшей мере полчаса, и мое беспокойство нарастает и множится. С побежденным стоном я плюхаюсь на задницу и вытираю влажный лоб тыльной стороной ладони.

– Я не могу.

Дин мгновение молчит, и я замечаю, как опускаются его плечи. Он, должно быть, ужасно во мне разочарован.

– Все в порядке, Кора. Не беспокойся об этом, – говорит он мне, пытаясь посмотреть на меня через плечо. Я переползаю вперед, чтобы мы могли видеть друг друга. – Давай выбирайся отсюда и приведи помощь.

Я бросаю на него изумленный взгляд.

– И оставить тебя здесь одного? Я… я даже не знаю, где мы находимся. Что, если я заблужусь? Что, если я не смогу найти помощь, и он обнаружит мой побег? – мямлю я, задыхаясь от волнения. – Он убьет тебя!

– Со мной все будет в порядке, – настаивает Дин. – Просто убирайся отсюда к чертовой матери. Отыщи главную дорогу и попроси кого-нибудь позвонить в полицию.

– Что, если…

– Иди, Кора. Пожалуйста.

Наши взгляды прикованы друг к другу, пока его слова доходят до моего сознания и оседают в каждой клеточке мозга. Я проглатываю свой страх, беспокойство и неуверенность в себе и сдаюсь, кивая головой.

– Хорошо. – Я поднимаюсь на ноги, Дин следует моему примеру. У меня ослабли и дрожат колени, но я наклоняюсь обнять Дина еще раз, запомнить аромат его кожи. – Я вытащу тебя отсюда, – шепчу я ему в шею.

Мы еще мгновение смотрим друг другу в глаза, затем я отворачиваюсь и бегу трусцой к лестнице.

– Кора.

Я останавливаюсь при звуке его голоса и поворачиваюсь к нему лицом с другого конца подвала.

– Да?

Дин поджимает губы, обдумывая то, что собирается мне сказать. Я наблюдаю, как дергается его кадык от напряженного глотка. Отросшие волосы прилипают ко лбу.

– Знаю, я сказал, что ты можешь снова начать меня ненавидеть, когда мы отсюда выберемся, – с долей тоски в голосе произносит он. – Но в действительности я надеюсь, что ты не станешь.

Между нами повисает торжественное молчание, густое и осязаемое. Я моргаю.

Затем улыбаюсь и отвечаю:

– Но это весело.

Услышав слова, которые я так долго категорически отрицала, Дин растягивает губы в своей фирменной улыбке. Я цепляюсь за эту улыбку, используя ее как топливо, пока поднимаюсь по деревянным ступенькам, надеясь и молясь, чтобы дверь в подвал оказалась открыта. Если же нет, то думаю, мне придется протиснуться в то крошечное окошко, которое дразнило меня последние две с половиной недели. Я прикусываю губу, неуверенно протягивая руку к дверной ручке.

Она поворачивается. Дверь со скрипом открывается.

Бог есть. Долбаный бог существует.

Я медленно выдыхаю, мое тело немного расслабляется. Я выбралась из подвала. Выбралась из подземелья. Из ада.

А теперь… ощущаю кожей свежий ноябрьский воздух. Хочется наглотаться им и позволить очистить меня, смыть все-все. Каждое изнасилование и бессонную ночь. Каждый приступ голода и неутоленной жажды. Каждую слезу, каждый кошмар, каждую секунду страха.

Я осторожно шагаю по узкому коридору, минуя маленькую ванную слева и направляясь в главную гостиную. В доме воняет плесенью и мочой. Вдоль стен криво развешаны несколько фотографий, показывающих мне, что этот монстр на самом деле не настоящее порождение кошмаров. Он человек. У него есть своя жизнь. Семья. Они понятия не имеют, в кого он превратился.

Я продолжаю идти, отмечая кухню в стиле 70-х годов справа и затхлую гостиную слева. Из гостиной ведет дубовая дверь. Выход.

Но прежде чем уйти, мое внимание привлекает календарь. Он приколот к стене передо мной красной кнопкой. На датах, начиная с 8 ноября и заканчивая вчерашним днем, 25 ноября, черным карандашом нарисованы жирные кресты. Рядом с цифрой восемь каракули гласят: «Новые домашние животные». По спине пробегает дрожь, и ноги сами несут меня к календарю. Просто в голове не укладывается, что мы потратили в плену почти месяц жизни.

Любопытство берет верх, и я пролистываю предыдущие месяцы. Девять дней до восьмого числа пусты – последний крест нарисован на квадрате 29 октября. Желудок крутит от ужаса при осознании того, что в тот день, вероятно, умерла еще одна пара. Я считаю предыдущие отметки: их двадцать две. Пара до нас прожила в этом подвале двадцать два дня.

Наше время почти истекло.

Из меня вырывается сдавленный всхлип, и я подношу ладонь ко рту, сдерживая приступ тошноты. Внутри все завязывается узлом, и по горлу поднимается рвота. А еще хочется плакать. И кричать.