Пока длится ночь (СИ)

Восьмилетняя, ещё совершенно здоровая Вероника, сестрёнка, бежала по тропинке, и светлые подошвы сандалий мелькали, как крылышки мотыльков. Он нёсся следом, ему снова было шесть. Тропинка взбиралась на косогор, шла мимо высокого тёмного леса, и потом спускалась к реке. Обычно в этом сне, а видел его Стас несколько раз в жизни, они бежали к мелкой речушке близ их дачи, сонной и неторопливой, с мягко колышущейся травой в каштановой воде. На этот раз сестрёнка привела его к Катуни. Стас увидел широкую реку и знакомый пляж ещё с самого пригорка. Они побежали вниз, и спуск оказался ужасающе длинным, будто в пропасть, где дна не видно. По бокам тянулись густые заросли ивняка, меж ветвей струился зеленоватый туман. Пока дети спускались, ясный солнечный день сменился сумрачным вечером, а потом стемнело, и белое платье сестры мелькало впереди путеводным пятном.

Наконец Стас услышал рокот тяжёлой воды, увидел зеленовато-белёсые струи и знакомый абрис скал на другом берегу. Сестра рассмеялась колокольчиковым смехом и выбежала к самой кромке. Стас рванул за ней из последних сил. Он испугался, что Вероника сейчас забежит в воду, течение подхватит её, навсегда унесёт, затянет в глубину.

Но она остановилась и присела на корточки, подставила ладошки течению. Развернулась и брызнула в брата, который в этот момент как раз подбежал и хотел схватить, оттащить её от опасного места. Он непроизвольно заслонился от брызг, а когда убрал руку, на месте сестры сидел мальчик лет двенадцати. И, хотя Стас никогда его не видел, сразу узнал. Нескладные, но широкие худые плечи, почти чёрные лохматые волосы. Мальчик встал и улыбнулся:

– Привет.

– Привет. Ваня?

Тот кивнул. В руке он держал веточку с намотанной белой тряпицей.

– Ловко ты придумал с палкой. Вика сразу поверила. Ну и остальные, – он размахнулся и зашвырнул палку в воду. Она плеснула и поплыла, покачиваясь. Белая тряпка распласталась по воде лентой. Стас следил за ней, завороженный, пока её не затянуло водоворотом, а мальчик смотрел на него. Надо было что-то узнать у Ивана, что-то важное. Но, как часто бывает во снах, Стас не мог вспомнить – что. Ваня спросил первый:

– Как думаешь, глубоко тут?

– Да. Скроет с головой, – убежденно ответил Стас.

– Проверим? – задорно усмехнулся Иван и шагнул к воде.

– Нет, что ты! – Стас вцепился в худую бледную руку. – Тут реально глубоко, да и течение смотри какое, сразу утащит.

– Ладно, я пошутил, – сбавил обороты пацан. – Хотел тебя проверить.

– Проверить? Зачем?

– Ты вроде умный, но вдруг дурак, – и он покрутил пальцем у виска. Прозвучало обидно.

– Я не дурак, – насупился Стас. – Нечего тут.

– Это хорошо. Ну, я и сам вижу. Ты почти всё распутал.

– Что это за место? Почему здесь… так? – Стас повёл вокруг себя рукой. Он не знал, как описать странность этого места, но подозревал, что мальчик знает побольше него.

Тот пожал плечами.

– Это место… оно очень старое. Шаманы с обеих сторон камлают уже много тысяч лет на этом берегу. Я только тут и могу… пообщаться, мы рядом. – Стасу очень хотелось спросить кто мы, но он сдержался, не хотел перебивать пацана. – Здесь очень давно… так стало. Много силы отдано, много жизни. Оттого срединный мир и нижний немного… пересекаются. Ваш опускается сюда, в мир мёртвых. А мы на границе. – Ваня замолчал.

Они немного потоптались. Мальчик подобрал камешек и пульнул над водой, стараясь сделать “блинчик”. Камень шлепнулся один раз. Стас усмехнулся и тоже поднял плоский голыш. Он всегда был хорош в “блинчиках”. Пульнул. С тем же результатом. Так они запустили в воду несколько камешков, но бурная река сразу пожирала их, не давай скакать. Стас разглядывал воду, Ивана, всё вокруг.

В нём странным образом соединился Стас-мальчик и Стас-взрослый, и в этом единении он ощущал себя так, словно ему добавился новый орган чувств. Он мыслил как взрослый, но чувствовал всё так же ярко, как в детстве, когда, говорят, и трава зеленее, и небо синее. Он очень ясно различал лицо своего нового знакомца, и это не было похоже на сон. Ваня стоял перед ним живой, волосы были мокрые, липли к высокому лбу, да поверх клетчатой рубашки нелепо топорщился оранжевый спасжилет.

– Мне маму жалко очень, – вдруг сказал мальчик. – Мучается сильно.

Стас кивнул.

– Мне её тоже жалко, – сказал он. – Ты не знаешь, как отсюда выйти?

Мальчик посмотрел грустно.

– Знаю.

– Скажешь? – это прозвучало совсем по-детски, с надеждой, почти жалобно.

Мальчик покачал головой.

– Я не могу.

– Почему? – Стас посмотрел в тёмные глаза, как будто Кристине заглянул в лицо.