Пока драконы спят

И Эрик оказался прав, а Лантис ошибся: не успела ржа туч источить лунный щит, как дракон, маневрируя крыльями и хвостом, упал на черепицу Университета. Отвесив неуклюжий поклон в знак благодарности, Эрик сполна расплатился за товар. Уж простите, милочка, лизоблюд не приучен кланяться, занятия по придворному этикету еще впереди.

Наездница потуги Эрика оценила по собственному разумению и, назвав его грубияном, умчалась в беспокойную высь.

* * *

Весело, Свистун побери! Не соврал Олаф, весело, еще как!

Вино отличное, свитграсс замечательный. И кружится голова, а девчонки хохочут. Кто-то танцует – неумело, без музыки, но от души. Вот придурок! Кто это, а?!

Оп-па! Да это же Эрик!

Ха-ха, сам не понял, как в пляс швырнуло! Небось обворожили хозяюшки улыбками-обещаниями – мол, и так обещаем, и эдак, и сверху, и снизу, и не раз, и не два. Хорошо в гостях у вльв, ой хорошо!

Вот только земли многовато. Отвык Эрик от земли, урожаев и обедов в поле. Эрику нынче дубовый паркет подавай или камень, соломой застланный. А у вльв полов вообще нет. Зато могилы есть – каждая будто рана, булавой в черепе промятая. Могилы как могилы, вы такие видали, конечно, ежели в вашем роду-племени покойников в ладьях не жгут и на потеху пташкам не выкладывают. Ямы – самое оно для второго подземного уровня. Тут ведь вльвы обитают, а не шуты с берсерками. У шутов везде бубенцы валяются, грязно, как в хлеву, и хохочут все так, что аж плачут, – тренируются. Даже во сне улыбаются и хохмят. Разбуди шута посреди ночи, отрежь ему руку, он будет хихикать и подначивать палача. А уж гороховые… у-у, те вообще не от Мира сего, никогда не знаешь, чего от них ожидать. Шутки у них – мороз по коже. Ректор приютил парочку гороховых, что ровно на две штуки больше, чем надо. Гороховые – излишки опасные: если над кем посмеются, тому до смерти хохотать придется, икая и пуская слюни. И лучше бы смерть быстрее освободила бедолагу от мучений.

Шуты, даже завтракая и обедая, куплеты разучивают – время дорого. А о вльвах в этом смысле и говорить не приходится. И потому красотки холодны, как лед, но страстны – куда там дриадам в течке. Пьют девчонки винишко, к парням прижимаются, о будущем своем не забывая. Да и как забыть? Ямы-то рядом, вырытые по росту-размеру студенток, – личные ниши, обустроенные согласно вкусам и предпочтениям. У одной милашки – рюши и бантики шелковые, у второй – стены бархатом занавешены, а у кого и скамеечка имеется, и подушка, и одеяло, чтобы теплей да уютней в сырой земле почивать…

Говорят, лучше, чем вльвы, любовниц нет во все Мидгарде. Уж очень они охочи до мужских ласк и поцелуев. Так охочи, что даже объятия Эрика им годятся. А ведь Эрик – лизоблюд, губы его опасны для податливого девичьего тела. Обычные люди боятся поцелуев лизоблюда, излишки тоже, ибо смерть – имя его улыбки. Смерть – так зовут яхонтовые уста Эрика.

А еще – болезнь.

Неудача.

Голод.

Страх.

Безумие…

Но что с того вльвам? Они со смертью на ты, болезни их не страшат. Да и в завтрашний денек заглянуть горазды и потому знают, кого можно приласкать, а с кем нежиться не стоит. Так что весело студенткам в компании отверженного лизоблюда, бесталанного скальда и Олафа, поэта по рождению. И двое берсерков, что, сменившись у центральных ворот Университета, отдыхать должны до утреннего развода, тоже девушкам пришлись ко двору.

Все берсерки – парни крупные, мускулистые. И эти двое не исключение. Глаза у них голубые, никакой зелени и оттенков карего. Кожа светлая, исчерканная рунами. Исчерканная – то есть в белесых рубцах, шрамах-заклятиях, какими берсерков еще на первом курсе метят. Только-только привозят в Университет, вводят в специальность, отбирая годы, и кладут под нож умельца, в молодости зарубившего врагов больше, чем в лесах грибов под елками. Все просто: или врезанные по живому руны войны, или не быть мальцу великим воином, способным в одиночку на армию выйти, головой стену пробить, искупаться в раскаленной смоле и голяком пройтись под дождем отравленных стрел.

Так издревле повелось: без участия берсерков ни одно крупное сражение не обходится, ни один серьезный вик в Запретные Миры. Именно берсерков отправляют в Топь за артефактами, способными вскипятить море и сплавить горы с небесами. Именно берсерки выживают в дебрях Пряжи, добывая отрезы непробиваемого шелка и мотки неразрывной нити.

Но за все надо платить.

Год за три – такая цена для излишков. А берсерки еще и мозгами расплачиваются. Потому и пена на губах, и безумие на поле боя, и ярость с агонией. И детей у берсерков не бывает: семя порченое, женщина от берсерка не понесет. Говорят, только гидры способны рожать от талантливых воинов. Врут, наверное…

– Будем здоровы! – Зазвенели кубки, позаимствованные в лизоблюдских сундуках, те самые кубки, из которых Эрика потчевали ядом.

– Будем!

– Здоровы будем!

– Наливай! Краев, что ли, не видишь?!