Пока драконы спят

В ту ночь зима захлебнулась в талой воде, а вокруг затерянного в лесах гарда собралась стая черноволков. Ингвар Родимец божился, что видал косолапого палэсьмурта, который, хохоча, оборачивался то седым старцем, то огромным медведем. И будто бы перевертень орал похабные песни и смешно плясал, хлопая себя по толстым ляжкам.

То была страшная ночь.

Сюр разрешилась от бремени и ушла во мрак за голосами предков.

Повитуха смачно плюнула в окровавленное лоно Сюр и трижды скрестила копья, прежде чем омыла новорожденных. Только после этого она вручила дочек отцу, побрившему виски и грудь в знак того, что род его продолжился. Затем, раздевшись догола и обмазавшись глиной, перетертой с жабьими кишками, повитуха серпом вскрыла себе живот и отправилась вслед за духом Свинки.

Она долго бродила во мраке. Она звала молодицу, уговаривая ее покинуть чертоги мертвецов и вернуться к живым.

Уговорила. Вернулись обе.

— Двойняшек надо предать огню, они — посланницы Свистуна! — штопая распоротый живот, кривилась повитуха.

Но муж Свинки с первого взгляда полюбил дочек. Он убил повитуху, а тело ее спрятал в подполе. Взяв меч, отнес одну из девочек в Чужой Лес. Только так он мог спасти жену и вторую крошку, названную им Гель.

Воин долго брел, проваливаясь по пояс в мокрую жижу. Пурга слепила его глаза и направляла в ловушки зыбучих снегов, не таящих даже летом.

Под горелой сосной, полыхнувшей от небесного огня, воин отсек голову первой своей дочери. Он сделал все, чтобы смерть девочки была легкой и никто не проведал о рождении двух младенцев. Но люди все равно узнали.

Бородача до смерти закидали камнями, а Свинку заставили очиститься Испытанием. Ее заперли в доме и уложили на лавку. Связали, согнув ногу в колене и на сгиб положив горошину. Так и лежала Сюр, пока согретая теплом и вскормленная по́том горошина не проросла. Только после этого Сюр отпустили, разрешив выходить в поле — работы ведь непочатый край.

Мудрые старцы хотели убить Гель, но Урд Криволапая воспротивилась:

— Зачем?

Старцы ответили:

— Если не убить сейчас, потом из подмышек девочки по ночам будут выползать ядовитые пауки. Ребенок вырастет и отомстит за отца.

Урд посмеялась над словами мудрецов. Она забрала Гель к себе, выкормила медвежьим молоком, а потом вернула Свинке. На весеннем тинге Криволапая строго-настрого запретила обижать Гель и Свинку, а не то!..

На долгих семь лет мать и дочь оставили в покое.

А потом в гард пришли инквизиторы.

Босые бродяги с посохами из костей еретиков были вооружены обоюдоострыми крестами и желудками гарпий, на сорок шагов отрыгивающих святую воду, что разъедает не только плоть грешников, но и хладный металл.

Вспыхнул костер. Лучший баран Ингвара Родимца повис на вертеле, а сам Родимец даже и не подумал стребовать плату за мясо. Он был рад, что странники не сожрали его самого, дочь его и жену. Хотя жену и можно бы — ради богоугодного дела не жаль.

Стемнело. Инквизиторы потребовали вина и трех девственниц.

Мэр гарда велел открыть тайное хранилище, что у кладбища, в зарослях выколиглаза. В последний раз тот схрон, задуманный на случай засухи и мора, отворяли трилистником клевера еще до рождения Гель, но еда не протухла до сих пор, и хмельное питье, припасенное на черный день, не скисло. Теснились на полках кувшины с вином, настоянным на травах, висели под потолком копченые окорока, в закромах томились румяные яблоки. От порчи тайник заговорила лесная ведьма, получив за труды бутыль с кровью мертворожденного младенца и миску студня из лап рыси.

Закусить и выпить инквизиторам дали, а вот с девственницами незадача вышла.

— Нету в гарде дев целомудренных. Все бабы от младенчества порченые, — вздыхал мэр и уговаривал: — Кушайте, гости дорогие! Пейте на здоровье! Рады вам! Святости бьем челом! Не обессудьте, люди мы дремучие, жены наши не блюдут благочестия. Своенравны и любвеобильны! Так уж повелось, святые отцы: только в возраст входят — так сразу дырявые. А вам-то с подгулявшими никак, мы понимаем, виноваты, но вы уж простите…

Кланяясь и потея, мэр еще долго тряс щеками и замолчал, лишь когда перед ним встал главный инквизитор, больной лепрой. На поясе прокаженного висел бронзовый колокольчик, от звона которого до́лжно убегать, чтобы не подхватить заразу. Прокаженным нельзя входить в трактир и говорить с кем-либо, стоя против ветра. Им запрещено бродить по рынку и мыться в проточной воде. Но кто заставит инквизитора выполнять эти правила, назначенные самой жизнью? Правила придуманы людьми, но не Богом! Истинно верующий спасется постом и честной молитвой.

Глядя на потеющего мэра, бродяга рассмеялся, из-под капюшона выбились пучки грязных косиц. Святой отец шагнул к толстяку:

— Нет, говориш-ш-шь? Ни-и-и един-н-ной девствен-н-н-ницы, говориш-ш-ш-шь?!

Шаг. Еще ближе. И еще шаг.

— Иди ко мне, с-с-ссын мой! Обнимемс-с-ссся! Поцелуемс-сся! — хохотнул прокаженный.

Мэр резво отпрыгнул назад, увернувшись от объятий святоши.

Бродяги тут же вскочили. В их жилистых руках исходили паром желудки гарпий, готовые окропить лгуна ядовитым кипятком.