Пока драконы спят

— На охоту хочу, — без предисловий начал Эрик, — чтобы воочию наблюдать подвиг сюзерена, дабы воспеть его потом в кругу благородных воинов и прекрасных дам.

Граф как-то сразу скис и вяло кивнул — мол, давай, чего уж.

— Найдите ему скакуна и поживее. И хоть медведь до первых паводков лапу за соску держит, это не повод рассиживаться.

Вскорости процессия из двенадцати кольчужников покинула замок. У ног графского единорога бежала собака — крупная такая, размером с бычка. Лайка-медвежатница. Зверь или перевертень? Скорее всего, второе, но уточнять Эрик не стал. На охоте не след без надобности говорить. Если поминаешь о звере, излагай так, будто не о нем вовсе. Палэсьмурт хоть и медведь большей частью, а речь людскую разумеет. Нельзя его ругать. Обнаружив берлогу, охотники шепчутся и подают заранее продуманные условные знаки. Можно сказать, что замок виднеется, грех не взять приступом стены, перепрыгнув узкий ров. Это будет означать следующее: косолапый рядом, смерти не чует, сейчас мы его!..

Жаль, собак нет. Лайку Эрик всерьез не принимал. Что одна шавка сделает, коль медвежара из-под снега выскочит да, растопырив лапы, на дружинников попрет? Вот именно, что ничего — обделавшись, хвост подожмет.

Покачиваясь в седле, Эрик витал в облаках. Под мерный хруст снега он вдруг вспомнил об отце и маме, о братишке и сестре. У Хильд небось уже детишки за подол держатся, а Хед-бельчонок подрос, возмужал, но с печи на лавку прыгать не разучился. Столько лет не вспоминал, а тут вдруг чего-то… Или — из-за кого-то? Кто-то разбудил его память…

И вдруг: хлоп! хоп! куда прешь?! И рев, и визг, и крики. Зарычала лайка, отвлекая на себя огромного палэсьмурта, свирепого спросонья. Все так быстро замелькало вокруг, что Эрик толком ничего не понял. Зубья рогатин погрузились в черно-бурый мех, свистнули стрелы, брызнула кровь, и удивление застыло в глазах умирающего зверя…

А огромная лайка обернулась соблазнительной красоткой — лицо знакомое, Эрик наверняка ее видел в Университете, но разве что вскользь. К медвежьей туше охотницу-перевертня не подпустили. Де Вентад приказал отправить ее в замок, пусть отдыхает. Двое вызвались сопроводить девицу. Граф усмехнулся, подмигнул молодцам, те в ответ похабно осклабились. Тогда лицо графа исказила гримаса ярости, он со значением показал парочке кулак — молодцев как ветром сдуло. Намек поняли, не обидят девушку: в целости доставят, чего бы им это ни стоило, пусть и жизни.

Хоть и мороз, а граф заметно вспотел. Руки его дрожали, когда жадно хлебал он из бурдюка вино. Закусывал де Вентад кусочками сырого медвежьего сердца.

— Сороковым лакомится… — шептались дружинники.

Эрик не ослышался? Палэсьмурт был сороковым трофеем графа? Тогда понятна причина волнений. Известно: сороковой и восьмидесятый медведи — роковые. Хозяин лесов Хангай не терпит охотников, убивающих ради славы и веселья.

Зря де Вентад отведал сердца, угодив Хангаю при всех. Если кто донесет инквизиторам о том, леди Мария быстро овдовеет. Господь един, и зовется он Проткнутым. Остальные божки — ересь, которую надобно искоренять кровью и пытками. Эрик представил графа на колу. В колодках. Четвертованного. Истыканного раскаленным прутом. А стопы графа раздроблены «гиштанскими полусапожками». Ух!..

Солнышко радостно освещало залитый кровью снег. Долбил кору дятел. Дружинники набили трубки ароматной смесью и, блаженно улыбаясь, пускали дымные кольца. Единорог нервно шевелил ушами-марами. Тишь да гладь.

Череп палэсьмурта украсит коллекцию в зале для приемов. Лапы граф подарит кому-нибудь из соседей, кто недавно обзавелся детьми. Лапы — отличный оберег, жест оценят по достоинству.

В замок ехали неспешно, величаво — победители!

По возвращении сожгли в камине печень медведя, проследив, чтобы никто из слуг не посмел ее умыкнуть. Печень палэсьмурта, говорят, необычайно вкусна, но тот, кто отведает запретного лакомства, в три седмицы превратится в людоеда-перевертня.

Потом пили вино и делили добычу. Медвежья желчь досталась Одо-лекарю, пусть сделает из нее лекарство от цинги и глазных болезней. Яички разыграли в кости. Все-таки силу мужскую укрепляют. Это вам не сало, от хворей кожи спасающее. Тут-то Эрик и вмешался:

— А мой охотничий пай?

Сало отдали лизоблюду, пусть мажется.

А потом был праздничный ужин, посвященный удачной охоте.

Пирог с сыром и шпиком. Зажаренные на углях свиные ножки. Телячьи почки в сметанном соусе. Пот-о-фе[27]. Крылышки фазана. Седло молодого барашка. Цесарка, нашпигованная яблоками. Свежие перепелиные яйца. Виноградные улитки, запеченные в чесночном соусе, — где только посреди зимы улиток раздобыли?.. Квашеная капуста с копчеными свиными желудками…

Эти блюда и еще множество простой и непритязательной пищи Эрик обнаружил на праздничном столе перед собой и обрадовался возможности хорошенько набить брюхо.

После прогулки в лесу у него разыгрался аппетит.

А еще он поймал взгляд девушки-перевертня. И в груди его сразу стало тепло-тепло.