Братцу не легче было, переживал он, как бы чего не вышло. Его малец слишком уж задумчивым оказался. Погруженный в свои думы, как ведро в прорубь, ничего не видел излишек, ничего не слышал. А коль на скаку наткнется глазом на сук? Или выпадет с седла — и головешкой своей глупой об пень? Волновался Икки за парня, ой как волновался. На палэсьмурта ведь охота, а не на зайчика или куропатку.
Медведь кого угодно задрать может, думал Мура, и ладно бы дружинника, а если девочку-собаку?! Не тронь, косолапый, не смей!
И будто сглазил инквизитор. Разбуженный зверь на лайку кинулся, попутно скакуна одного свалив. Ох и технуло в груди у Муры-Пачини! Аж потемнело в очах, и дыханье застряло под кадыком.
Но обошлось.
Лайка уцелела, палэсьмурт кровью изошел. И святой отец отдышался, Проткнутому не отдал душу, пожадничал. А потом собачка в лес убежала. Надо понимать, чтобы человеком обернуться. Мура попросил братца Икки отправить кого-нибудь присмотреть за красоткой.
<Не сейчас. Потом девку на нож посажу. Лады, брат?>
И уронил меч в снег, и колчан сбросил. А сам сполз с седла и, отвернувшись, чтобы лица не видели, умылся снегом. И долго, с наслаждением кусал морозный воздух, жевал, глотал, пока в горле не запершило.
Пришел ответ:
<Я сам, знаешь, не очень что-то. Пусть пока…>
<Что?>
<Потом, брат. Пусть поживут чуток. Не сегодня. На медведя охота — дело серьезное. Хангай, Хозяин леса, щедр, отблагодарить надо.>
<Так ведь ересь, брат!>
<И что мне теперь, спасибо сказать нельзя?!>
А вечером, после ужина, Мура, уставший от треволнений дня, собрался уже отойти ко сну, когда в дверь его комнаты постучали. Кому не свят покой инквизитора, а?!
На пороге стоял тот самый парнишка, от которого талантом Икки смердело за три леса, за четыре поля. Смущаясь, он сказал:
— Святой отец, вы просили. А я все для Церкви, не подумайте, что раз излишек, то в Проткнутого не верует! Еще как верую, святой отец!.. — И вручил медвежье сало. — Вы ж просили. — Покраснел весь, глазки потупил. — Вот, примите от меня, не побрезгуйте.
Заклинило брата Пачини. Только и хватило сил подарок взять да над темечком гостя скрестить копья, одобряя уважение к сану. Но зачем он разрешил мальцу смазать салом лицо и раны на руках? Спросите что попроще.
Зачем позволил поцеловать язвы?!
Он чуть не прослезился от проявления искренней веры.
Отличный ужин. Бернарту де Вентаду очень понравилась квашеная капуста. Ну просто объедение! И лизоблюд, по всему, не соблазнился прелестями Марии, вон как она губы надула. Значит, нынешней ночкой жена таки согреет бока графа, растревожит его кровь.
Погасли лучины, кто-то шумно дрых под столом. Граф решил пройтись… не за вином, нет. Нельзя опозориться перед женой. Надо дважды… нет, трижды, а то и четырежды доказать свою мужественность. Так что винишко — непозволительная роскошь. А вот поглядеть на спящую дочурку — это да, это радость для графа. Деточка, папа идет к тебе, он споет тебе старинную детскую песенку. Сейчас папочка вспомнит мотив, как же там было…
Икки не забыл еще, неистовый Бьярни помнит, и даже граф де Вентад знает слова колыбельной Китамаэ.
Но — тс-с! Голос. Тихий-тихий. Изуродованная шрамом улыбка исчезла с лица графа. Что такое?! Кто посмел?! Кто пустил?!
Дверь в спальню дочери была приоткрыта — едва заметно, самую малость. Икки подкрался ближе, выдернув из-за голенища сапога нож. Грабитель пробрался в замок. Убийца спрятался в комнате наследницы графа. Чужак сурово заплатит за свои злодеяния, уж де Вентад об этом позаботится!..
Удивление — не то слово, чтобы описать его чувства, когда он увидел в детской девушку-перевертня. Гель сидела у кровати спящей малышки и тихонечко напевала что-то о доблестном рыцаре и девушке-беркуте, обожавшей свободу. При этом она ласково поглаживала давно не мытые волосы Миляны. Граф постоял немного у двери и, не выдав своего присутствия, удалился.
Этой ночью Мария осталась им довольна.
А значит, завтра граф созовет гостей и закатит пир на весь мир!
29. Барон
В кодексе цеховых статутов — «Книге ремесел, торговли и услуг» — есть очень популярные разделы: «О кузнецах и изготовителях буравов, крючков и шлемов» или, к примеру, «Об изготовителях четок из кораллов и раковин». А есть пара совсем редких свитков вроде «О пророчествах вльв яснооких» и «О заливных языках лизоблюдов». Последний свиток регламентирует труд Эрика. Разбуди парня посреди ночи и, закованного в колодки, избей плетьми, он процитирует без запинки все положения статутов. Да и как забыть то, что мастера вдалбливали столько лет?