Пока дышу...

— А при том, что полон дом толстенных книг по физиологии! — почти выкрикнула Анна Ивановна. — И при том еще, что он всем недоволен! И этим экономическим тоже. Он все хочет по-своему. Чему удивляться? Он же твой сын!

Кулагин смотрел на жену пораженный. По ее характеру это был почти бунт.

— Однако! — насмешливо протянул он. — Уж не жалеешь ли ты, моя дорогая, о том, что это именно мой сын? Если так, то прямо скажу, поздновато переигрывать. А за Святославом я все-таки попрошу тебя последить. Я не думаю, что в экономике дело. Может, влюблен?

— Не знаю, — сказала Анна Ивановна. — Я давно забыла, как выглядят влюбленные.

Ну, это было уже слишком! Кажется, она упрекает его в отсутствии страсти? С женщинами ее возраста такое случается…

Кулагин даже испугался. В самом деле, только этого, черт возьми, не хватает!

А Анна Ивановна меж тем исчезла.

Сергей Сергеевич смотрел на закрывшуюся за ней дверь и думал, что в одном она права: с сыном надо быть помягче, не следует обострять отношения. У теперешней молодежи понятие о приличиях вообще отсутствует, а тут еще влияние бабки, ее заскорузлые этические нормы, то да се. Между тем любой семейный скандал может приобрести огласку, а это ни к чему, особенно сейчас.

— Ну что ж, — вслух произнес Сергей Сергеевич, глядя на свое отражение в стекле книжного шкафа. Шкаф стоял прямо против стола, и Сергей Сергеевич видел себя всего — сидит, положив ногу на ногу, перед большим письменным столом, в удобном жестком кресле. — Ну что ж! Ничего не дается без борьбы. Даже собственный сын! Парадоксально, но факт!

«Физиология» действительно властно улеглась на Славкином письменном столе, а когда мать спросила, в чем дело, Слава сказал, что это уже — прошлое, не выбрасывать же такую ценную книгу. И тут же спросил:

— А почему, собственно, тебя это тревожит?

К матери он в общем-то претензий не имел. Он подчас просто удивлялся, как это можно настолько перестать существовать! Ведь все говорят, что у нее были незаурядные музыкальные способности.

Однажды, совсем недавно, он спросил мать, почему она бросила музыку.

Анна Ивановна встрепенулась, словно к ней электрический ток подключили.

— Какое же будущее могла бы я иметь? — быстро заговорила она. — В лучшем случае играть перед сеансами в кинотеатрах? Или в оркестре в крематории? Там ведь тоже все с высшим музыкальным образованием.

Слава был несколько озадачен. Действительно, представить себе мать играющей в кино или в крематории было трудно.

— Ну, а кружки в школах… Преподавание… Другие-то после консерватории где-то работают! — безжалостно продолжал он и вдруг увидел в глазах матери боль и растерянность.

— Ох, мамочка, прости! — Он бросился к ней. — Ладно, не играй, не играй, пожалуйста, если не хочешь! — Он обнимал ее, утешал, а она потихоньку плакала.

— Да нет, Славик, я ведь хочу! — сказала, хлюпая в носовой платок, Анна Ивановна. — Вернее, хотела, — поправилась она. — Теперь-то уж что, теперь все поздно, так как-то получилось. Ты был маленький, а потом — отец.

— Это не из-за меня! — воскликнул Слава. — Это из-за него!

Анна Ивановна взглянула в глаза сыну и ужаснулась. Она даже про платок забыла, и последние слезы вяло, наискосок, поползли по отечным щекам.

С наивностью, свойственной многим матерям, она и мысли не допускала, что ее мальчик, ее Славик, мог с таким ожесточением говорить о родном отце!

— Ты не должен так, Слава, — попыталась она быть строгой. — Он же любит тебя, ему больно от твоего невнимания. Ему и так тяжело приходится.

— Ему приходится тяжело потому, что он привык все под себя подгребать, мама! Он не просто живет, он все время прикидывает, примеривается… Ну, неужели ты не знаешь, мама? — с тоской в голосе говорил Слава.

У Анны Ивановны разрывалось сердце, потому что какие бы они ни были, по, кроме этих двух мужчин, двух Кулагиных, у нее ничегошеньки в жизни не осталось, и надо было во что бы то ни стало их примирить.

— Ты знаешь, мама, что за всю жизнь он не сделал ни одного нерассчитанного шага…

— Разве это плохо? — неуверенным голосом спросила мать.

— Да, плохо! Потому что он думает не о том, что хорошо, а о том, что выгодно. Он и для меня хочет, чтобы все как выгоднее, а не как лучше. Потому и в экономику меня воткнул. Ведь он это прямо говорит, даже не скрывает, — с горечью сказал Слава, отходя от матери.

Он повертел в руках злополучную «Физиологию», бросил ее на стол, отошел к окну и, опершись ладонями о подоконник, снова посмотрел на мать.

А она на него.

Он похудел за последнее время, черты лица стали решительней и резче. «Господи, как они похожи!» — думала Анна Ивановна, промокая платочком дряблые мешочки под глазами.

Она сидела на стуле посреди комнаты, плечи ее еще хранили тепло Славкиных рук. Только что ласкался, как теленок, а теперь стоит и смотрит с укором.