Один или два раза в месяц у нас устраивали званый обед, на который не допускали детей. В тот день мы обедали с бабушкой на игровом столе в нашей комнате. Бабушка не любила большие приемы, она говорила, что тонкости этикета высшего общества утомляют ее и она слишком стара, чтобы затягиваться в корсет.
Папа считал, что никто не умел принимать гостей лучше мамы. Она хотела создать у них великолепное впечатление о ее доме. Все должно было быть идеально: цветы располагались так, что не привлекали излишнего внимания и вносили утонченную нотку, сервированный со вкусом стол, быстрое, сдержанное и стильное обслуживание, лучшие вина, уютная и гармоничная атмосфера, ослепительная хозяйка дома и ее дочери, словно сошедшие с картины великого живописца.
В 1912 году сестра Ксения в возрасте двенадцати лет была принята на пансион в Павловский институт благородных девиц, бывший под высочайшим покровительством вдовствующей императрицы Марии Федоровны, и моя кузина Алиса присоединилась к ней в следующем году. Мы навещали Ксению каждое воскресенье. Стоимость обучения была не намного выше, чем в лицее, хотя институт был роскошный, как дворец: повсюду зеркала, хрустальные люстры, кованое железо, мрамор. И на стенах залов, которые служили гостиными, большие портреты царей и цариц династии Романовых.
Ксении там было очень хорошо. В целом, она чувствовала себя свободно во всех ситуациях и всегда находила, что уместно сказать в данный момент. Она была высокой и зрелой для своего возраста. Ее прекрасное лицо было типично русским, у нее были большие серые глаза, светлые и легкие волосы. Она хорошо занималась в классе, играла на фортепиано и обладала красивым голосом. Представляя ее, мама с гордостью говорила: «Это моя старшая дочь».
Ко дню визита вдовствующей императрицы в Павловский институт Ксению выбрали, чтобы прочесть вступление к поэме Пушкина «Медный всадник», которое воскрешает в памяти основание города Петром Великим. Поэма начинается с описания печальных пейзажей пустынных берегов Невы и показывает Петра, погруженного в свои мысли перед несущимися волнами широкой реки, представляющего себе город, который он хочет возвести в этом месте.
И Пушкин добавляет:
Ксению научили постепенно повышать тон, чтобы к концу отрывка он стал патетическим. К сожалению, волнуясь, она с самого начала взяла слишком пафосный тон и, форсируя его все больше и больше, почти с рыданием произнесла последнюю строфу:
«Кто эта девушка? – спросила вдовствующая императрица. – Кажется, у нее сильное чувство патриотизма» – и велела подозвать ее, чтобы поздравить.
Ксения провела в Павловском институте два года, затем, не желая больше быть интерном, поступила в лицей. Она вернулась из Павловского института убежденной монархисткой и пламенной православной верующей.
Вечером, перед сном, она долго оставалась перед иконами в своей комнате, стоя на коленях, медленно совершая крестные знамения, низко кланяясь, произнося вполголоса вечерние молитвы. Затем она целовала иконы и падала ниц перед ними. Ксения, как и все дети, надевала длинную и свободную ночную рубашку и со сложенными руками и возведенными к иконам глазами выглядела впечатляюще.
Однажды папа вошел в ее комнату, когда она молилась, и нашел смешным и лицемерным такой способ молитвы, говоря, что молитва идет из глубины души и не требует всей этой театральной постановки. Он был очень недоволен, что Павловский институт дал Ксении такие обрядовые привычки.
К нам часто приезжала двоюродная сестра папы, тетя Лиля. Мы очень любили ее. Ей было сорок лет. Высокая и стройная, с голубыми глазами и каштановыми волосами, она была похожа на папу. По словам мамы, из всех друзей папы она лучше всех понимала его и была наиболее близка ему интеллектуально. Она часто подолгу беседовала с папой на самые разные темы, и их единственное разногласие касалось именно религиозных привычек Ксении.