Пока еще жив

Грей собрал собачью кучку в пакет, хотя его так и подмывало сунуть ее в соседский почтовый ящик. Затем они вместе с Хамфри прогулялись по узеньким улочкам Брайтона. Грейс шагал в свою любимую часть города, к морю и приморскому променаду. Пакет с отходами собачьей жизнедеятельности он выбросил в предназначенный для этого ящик, довольный тем, что, поскольку пес справил нужду, его можно спокойно спустить с поводка и дать побегать.

Шагая, он продолжал прокручивать в голове мысли о службе. Например, ему не давало покоя электронное письмо. От кого оно? Неужели его прислал тот, кто сидел над люстрой? Грейс вновь и вновь перечитывал текст на экране смартфона.

«Не могу поверить, ты меня так прокинула. Мне-то думалось, ты и приехала в Англию, только чтобы увидеться со мной. Знаю, ты любишь меня, да, любишь. И ты еще пожалеешь о том, что сделала. Очень пожалеешь. Ты выставила меня на смех. Люди потешались надо мной. Я дам тебе шанс извиниться. Ты расскажешь всему миру, как сильно меня любишь. А нет — убью».

Вроде бы все понятно, и все же что-то здесь не так. «Мне-то думалось, ты и приехала в Англию, только чтобы увидеться со мной». Нет, эта строчка никак не вписывается в контекст. «Ты выставила меня на смех. Люди потешались надо мной. Я дам тебе шанс извиниться. Ты расскажешь всему миру, как сильно меня любишь. А нет — убью».

Действия Дрейтона Уилера плохо вязались с этими словами. Это не были слова человека, который полагал, что на его истории или его сценарии кто-то хорошо нагрел руки. Если только он не совершенный безумец. Более того, будучи американцем, он наверняка бы следовал в письме нормам американского правописания.

Чего он добивался, спасая жизнь ее ребенка? Надеялся тем самым вновь снискать ее любовь?

Ночь была темной, но дождь, слава богу, так и не пошел. На улицах ему постоянно встречались люди. Грейс шагал в направлении гигантской тени Королевского пирса, погруженный в свои мысли, и даже не вспомнил о том, что именно здесь, двадцать лет назад, они с Сэнди поцеловались в первый раз. Он подозвал к себе Хамфри, вновь взял его на поводок и, все так же задумавшись, зашагал в сторону дома.

100

Спустя двадцать минут Грейс поставил в микроволновку пирог с рыбой, установил время разогрева и взгромоздил сверху кастрюлю с горошком. После чего достал из портфеля блокнот и присел на диван, чтобы внести обновления. Хамфри тем временем затеял на полу битву не на жизнь, а на смерть с пищащим мягким слоником.

Половина первого ночи, а сна ни в одном глазу. Грейс взял пульт дистанционного управления и пощелкал каналы, пока не нашел то, что искал.

— Пи-пи-пи, — жалобно попискивал слоник на полу.

— Гр-р-р! — вторил ему басок пса.

Грейс выложил ужин в тарелку, тарелку поставил на поднос, взял салфетку и нож с вилкой, достал из холодильника стакан испанского вина и снова сел на диван. В течение последующих двадцати минут он, стараясь не обращать внимания на возню на полу, смотрел фильм про Гею. Он начинался с кадров скромного домика в Брайтоне, в котором прошло ее детство. Потом ее первый успех на конкурсе талантов в возрасте пятнадцати лет, последующий переезд в Лос-Анджелес, где она подрабатывала официанткой. Далее рассказывалось о романе с продюсером, который познакомился с ней в китайском ресторанчике на бульваре Сансет и дал ей шанс выпустить первый сингл, причем с тем же составом музыкантов, которые в свое время аккомпанировали Мадонне и Уитни Хьюстон.

Время от времени показывали ее лицо крупным планом. В этих кадрах Гея говорила, как важно уважать родную планету.

— Я люблю вас. Вы должны любить меня. — Это была, пожалуй, ее самая любимая фраза.

За этим следовали кадры концертов по всему миру. Грейс улыбнулся, когда показывали ее выступление в Мюнхене. Она была в национальном костюме, с аккордеоном, потягивала из огромной кружки пиво. Следующий концерт был во Фрайбурге, столице Шварцвальда. Здесь она расхаживала в кожаных штанах. Затем, сменив их на твидовый костюм, она, окутанная дымом сухого льда, на глазах у восторженной публики выбежала на сцену с охотничьим ружьем в руках и принялась прыгать туда-сюда. В твидовом костюме в кричащую желтую клетку. Грейс схватился за пульт, чтобы остановить кадр. При этом он задел поднос, и тот с грохотом полетел на пол. Но он проигнорировал перевернутую вверх дном тарелку и пролитое вино. Взгляд его был в буквальном смысле прикован к экрану. Немного отмотав запись назад, он вновь включил воспроизведение, а потом снова нажал на стоп-кадр.

Это была та самая ткань, которую нашли на птицеферме. Та самая ткань, которую нашли у озера. Он был уверен в этом на все сто процентов.

Если не на сто десять.