Пока еще жив

Она заглянула в листок с характеристиками дома, полученный от представителя агентства «Майшон Маккей», потом обвела взглядом комнату: большая, с декоративными украшениями металлическая кровать, туалетный столик красного дерева с разнообразными бутылочками и баночками и рядом с ним шезлонг в стиле ар-деко. На столике — фотография в серебряной рамке. Пара в купальных костюмах лежит на палубе яхты, застывшей посреди безмятежного синего моря. Он — улыбается, лицо загорелое, в уголках ясных голубых глаз сеточка морщин, как будто он щурится от яркого солнечного света, светлые волосы взъерошены ветром. Она — приятная женщина с блондинистыми волосами, тоже растрепанными ветром, со счастливой улыбкой на лице, изящное тело в бикини лазурного цвета.

«В фотографиях это есть», — подумала она. Вот эти пойманные мгновения. Та женщина, может быть, нахмурилась через десять секунд, но снимок навсегда запомнил ее улыбающейся. Как в «Оде греческой вазе» Китса, которую она учила наизусть в школе. Про двух любовников на барельефе, запечатленных за мгновение до поцелуя. Они ведь так и остались, они никогда не поцелуются, не проживут свои отношения, и поэтому они, эти отношения, будут длиться вечно.

В отличие от действительности.

С легким уколом грусти она отвернулась от фотографии и подошла к окну. Оно выходило на задний сад и задний дворик соседского дома. Она посмотрела на широкую полоску лужайки с кучкой гладких камней в центре, высохшим канальцем вокруг нее и неработающим фонтаном. Траву недавно подстригли, но цветочные клумбы заросли сорняками.

— Боюсь, нам придется поспешить, — бесцеремонно поторопил ее агент. — У нас через двадцать минут другой клиент. На этот дом большой спрос.

Она немного задержалась и, прежде чем последовать за ним, еще раз оглядела комнату. Чисто, аккуратно, на кровати не спали, ничего не валяется. И ощущение такое, что здесь никто не живет.

Она прошла за молодым человеком в другую комнату, мягко направив в нужную сторону сына, занятого какой-то компьютерной игрой.

— Это самая большая из свободных спален, — заговорил агент. — Я бы сказал, прекрасно подойдет вашему сыну. — Он посмотрел на мальчика, ожидая подтверждения, но тот даже не оторвал глаз от устройства, как будто сама его жизнь зависела от исхода игры.

Она с любопытством осмотрелась. В этой комнате кто-то жил. Взрослый. Мужчина. Аккуратно поставленные у плинтуса туфли, начищенные до блеска, похоже дорогие. Несколько костюмов в целлофановых мешках, как будто они только что получены из химчистки. Неубранная постель.

Дальше — ванная. Несколько одеколонов, лосьон после бритья, бальзам для кожи, электрическая зубная щетка, дорогие черные полотенца на сушилке. На стенке душевой кабинки — капли, указывающие на то, что душем недавно пользовались. Сильный запах мужского одеколона.

— Почему владелец его продает? — спросила она.

— Насколько я понимаю, он работает в полиции Суссекса.

Она промолчала.

— Дом семейный, — продолжал агент, — и он вроде бы расстался с женой. Вообще-то я не знаю. Если интересует, могу узнать.

— Нет, не интересует.

— У меня двоюродный брат в полиции. Говорит, среди полицейских процент разводов очень велик.

— Могу представить.

— Да. Наверное, все дело в их образе жизни. Много посменной работы. Часто задерживаются, поздно приходят.

— Конечно.

Агент повел ее вниз и через узкий холл в гостиную, обставленную в минималистском стиле — раскладная софа, японский столик. В углу — древний музыкальный автомат, на полу перед ним разъехавшаяся кучка виниловых пластинок, некоторые без конвертов, и стопки компакт-дисков.

— Большие окна, камин в рабочем состоянии. Хорошая семейная комната.

Пока она осматривалась, мальчик продолжал играть, и устройство у него в руках постоянно издавало неупорядоченные «бип-бип-бип», «бип-бип», «бип». Взгляд ее задержался на музыкальном автомате. Память унесла на десять лет назад.

Они прошли дальше, в совмещенную со столовой кухню.

— Насколько я могу судить, здесь было первоначально две комнаты, которые владелец соединил в одну. Можно оставить как есть, а можно и снова разделить на кухню и столовую.

«Конечно можно», — подумала она и тут увидела золотую рыбку. В круглом аквариуме рядом с микроволновкой. На стенке — воронка-дозатор с кормом.

Она подошла и прижалась лицом к стеклу. Рыбка, выглядевшая старой и раздувшейся, медленно и ритмично открывала рот. Золотисто-оранжевый цвет давно потускнел и больше напоминал ржаво-серый.

Мальчик вдруг оторвался от игры, подошел к матери и тоже посмотрел в аквариум.

— Schöner Goldfisch![6] — сказал он.

— Wirklich hübsch mein Schatz,[7] — ответила она.

Агент посмотрел на нее с любопытством.

— Марлон? — прошептала она.

Рыбка открыла и закрыла рот.

— Марлон?

— Warum nennst du ihn Marlon, Mama?[8]

— Потому что так его зовут, mein Liebling.[9]

Агент нахмурился:

— Вы знаете, как его зовут?

«А живут ли золотые рыбки так долго, — подумала Сэнди. Больше десяти лет?»

— Может быть, — ответила она.

53