Пока есть Вторник. Удивительная связь человека и собаки, способная творить чудеса

Это не значит, что они забыли друг друга. Через несколько месяцев после того, как мне в компаньоны дали Вторника, мы вернулись в СКВП на мероприятие по сбору средств. Вторник был так возбужден, что я решил пренебречь советом Лу и спустил пса с поводка. Мой любимец побежал к группке подростков, прыгнул на самого крупного парня и лизнул его в лицо. Тот засмеялся, обнял ретривера, взъерошил шерсть, а потом подтолкнул и велел возвращаться ко мне.

— Вы только посмотрите, — обратился я к стоявшей поблизости дрессировщице. — Вторник никогда так себя не вел.

— Точно. Прямо к Брендану, — сказала женщина, когда пес подбежал ко мне.

Я озадаченно посмотрел на нее, дрессировщица улыбнулась и пояснила:

— Брендан вытащил твою собаку.

Позже мы с Лу говорили о Вторнике. Он столько всего пережил. Его сердце столько раз разбивалось. Я хотел понять, как же у них получилось в конце концов воспитать такого идеального пса.

— Идеального? — со смешком переспросила Лу. — Он вовсе не идеален, Луис. И близко не было. Просто он идеален для тебя.

Часть II ЛУИС

Глава 4 АЛЬ-ВАЛИД

Мой друг, я узнаю тебя во тьме.

Ты враг мой, ты убил меня вчера.
Вонзив мне в грудь незрячий взгляд и штык.
Я отразил удар, но жизнь ушла
Из рук моих — остались ненависть и холод.
Уснем же вместе…

Первый лейтенант Уилфред Оуэн, «Странная встреча»[4]

Начинается самая трудная часть истории. Приходится ворошить воспоминания. Меня прошибает пот, несколько суток подряд мучит бессонница. Пару лет назад на Национальном общественном радио я давал интервью о своей службе в армии и после дотошных вопросов был выжат до капли. Мне стало плохо. Позже я прослушал запись и поразился: было отчетливо слышно, как я сначала заикался, потом замолчал, встал со своего места и прохромал в туалет, где меня стошнило. Слушая запись, на которой я говорю о последнем месяце службы в Ираке, я с удивлением обнаруживаю долгие (в несколько минут) паузы в середине предложений. Где я витал? О чем думал? И почему я этого не помню? Естественно, я не стал бы над собой так издеваться, если б не верил, что это поможет. Для меня это терапия, я словно извлекаю шрапнель и делаю перевязку, как на поле боя. Что самое важное, мне кажется, мое выступление поможет другим ветеранам и особенно их семьям. Посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР)[5] преодолеть непросто. Невозможно стать таким, как раньше. Ты точно стеклянный шарик со «снежком» внутри. Война тебя встряхивает, и все кусочки твоей жизни: мышцы, кости, мысли, убеждения, отношения, даже мечты — начинают кружиться в воздухе, не ухватишь. Они, конечно, осядут. Уж поверьте мне: если усердно работать, восстановиться можно. Но эти кусочки уже ни за что не сложатся так, как раньше. Война меняет личность. Ты не делаешься лучше или хуже — просто становишься другим. И глупее всего в такой ситуации искать свое прежнее «я» и тосковать по нему.

Поэтому здесь я хочу быть как можно точнее. В предыдущей части я вообразил большую часть детства и юности Вторника. Детали мне были известны, но не было мысленного образа, поэтому я просто посмотрел на улыбающуюся морду сидящего рядом ретривера и представил его маленьким, жалким и неуверенным в себе. Я думал о том, что сломило его дух и насколько необыкновенными были люди, помогшие псу вернуться к жизни и работе. Спрашивал себя, почему этот ретривер оказывает такое воздействие на людей? Почему он изменяет жизнь каждого, кто встречается на его пути?

А вот когда я думаю об Ираке, образы в голове появляются ярче некуда. Бесплодная пустыня. Разорены целые кварталы. Мертвый американский рядовой. Обугленное тело иракского мальчика. Тюрьма, тихо сидят рядами сунниты и безучастно смотрят перед собой, словно души в чистилище, ожидающие, когда их заберут в ад. Помню, как улыбался мой иракский друг всего за пару месяцев до смерти. Помню его запах — яблочный табак; помню ужасную вонь города Хитт. Я то и дело вижу, как мужчина сворачивает в переулок — и начинаю мучительно размышлять, почему я его чуть не застрелил, не зная о нем ровно ничего. Такой опыт день за днем разъедает душу.

Хотел бы я передать вам, как свистели трассирующие снаряды сирийцев, устроивших на нас засаду вдоль границы Ирака. Четыре часа утра, на много километров вокруг — ничего, кроме ровной черты, где темная земля встречается с черным небом. И сирийцев, которые возвышались над отмечавшей границу земляной насыпью и палили из автоматов и тяжелыми снарядами из БТРа советской сборки. Я был в такой ярости, что просто стоял там и пялился на противников в бинокль ночного видения.

— Поверить не могу, в нас стреляют! — вопил я, наблюдая за тем, как пехотинцы перезаряжают оружие. — Поверить не могу, нас атакуют сирийцы!