Пока есть Вторник. Удивительная связь человека и собаки, способная творить чудеса

С того самого мига мы со Вторником стали неразлучны. Оставшуюся часть дня мы вместе отрабатывали упражнения, а потом, когда занятие закончилось, Вторник положил мне голову на колени, и я десять минут его расчесывал. После этого мы прошли в жилую зону позади тренировочного зала — наше первое социальное взаимодействие. Большую часть времени я лежал на кровати (чтобы спина отдохнула) и готовил ужин на маленькой кухне. Вторник был рядом со мной. Похоже, он без слов понял, что теперь останется со мной, и ходил за мной хвостом, воодушевленный новыми обязанностями, — точно то же я чувствовал, служа в армии.

Когда Вторник пришел ко мне в спальню, я подумал, что пес устроится на полу. Вместо этого он залез ко мне в кровать. Я инстинктивно обнял ретривера и прижал покрепче. На самом деле особого выбора и не было. Почти 100-килограммовый мужчина и 40-килограммовый пес могут спать на односпальной кровати только в обнимку. Хотя я в любом случае обнял бы Вторника, даже если бы кровать была два на два метра, потому что так хорошо было, что он лежит рядом со мной.

— Спокойно, Вторник, — прошептал я, когда он начал ерзать, толкая меня задом и пытаясь скособочить кровать. — Спокойно, мальчик.

Я знал, что он не в первый раз спит с человеком, но он уже давно ни к кому не забирался в постель и поэтому был беспокоен и неуверен в себе.

Да, с нами обоими ничего подобного уже давно не случалось. Я уже и не помню, когда в моей кровати ночевал хоть кто-то (бутылка рома не в счет). Но я не колебался ни секунды. Я знал, что так правильно. Когда Вторник был рядом, я чувствовал себя в безопасности, он будто приближал ко мне настоящее и оттеснял от меня прошлое. Поэтому я обнимал его, слушая мягкое дыхание и стук сердца. Так и заснул, неудобно устроив голову между подушкой и стеной, возле мощных плеч ретривера.

Глава 10 КОМПАНИЯ

Лучше быть в цепях, но с друзьями, чем в саду, но с чужими.

Персидская пословица

Мне было хорошо в СКВП с Рикки, Эндрю и Мэри — куда лучше, чем в моей маленькой бруклинской квартире. Это были мои товарищи по оружию. Мои люди. Моя кровь. Они понимали, через что я прошел в Ираке и чего натерпелся от бюрократов Бруклинского госпиталя УДВ, а полученные ими увечья изменили их жизнь так же, как и мою. Ампутации, повреждения позвоночника, ПТСР: в СКВП мы стали как братья, даже Мэри (хотя технически она, думаю, больше подходила на роль сестры).

Даже в худшие периоды мне всегда было спокойнее всего рядом с ветеранами, и в своих немногочисленных попытках контакта после переезда в Нью-Йорк я старался завязать общение именно с ними. В канун нового 2007 года «Проект раненый боец» пригласил своих участников на Таймс-сквер, посмотреть, как огромный стеклянный шар опустится, знаменуя начало нового года. Я всегда хотел на это поглядеть, так что попросил себе пропуск. Праздник приближался, и мысль о нем стала завладевать моим разумом. Я так волновался насчет толпы и организации мероприятия, что начал пить еще накануне. Я имею в виду не 31 декабря, а утро 30-го. К тому времени, когда приехала полиция, чтобы сопроводить нас на Таймс-сквер, я так нализался, что тот вечер был словно город посреди моря, который мерцает огнями на плывущем горизонте: ты не можешь сказать наверняка, есть ли этот горизонт на самом деле или нет.

Я навестил ветерана в больнице согласно «Проекту раненый боец». Это я точно помню, но не могу вспомнить, какое у него было увечье. Я посмотрел первую часть концерта Брюса Спрингстина — результат был плачевный. Сходил на один или два бейсбольных матча команды «Нью-Йорк Мете», опять же изрядно накачавшись, чтобы не сорваться в толпе. Простите мне мою неточность. Я понимаю, что должен знать, на скольких матчах «Мете» побывал, но, похоже, из моей жизни выпали немаленькие куски, особенно в последний год перед знакомством со Вторником.