Я был хороший жилец. Невероятно тихий (никогда не приводил гостей, не включал музыку, у меня не было телевизора, а сам с собой я говорил разве что вполголоса), патологически опрятный, всегда платил вовремя. По этим причинам я нравился Майку, но пока Велли и Вторник не начали играть вместе, мы с домовладельцем обменялись разве что парой слов. После того, как собаки принялись бедокурить, мы стали болтать в холле. Майк был приятный парень, прошедший концлагерь в Камбодже, отец двоих взрослых детей. Уверен, он удивился бы, если бы узнал, что в течение нескольких месяцев был моим лучшим другом в Нью-Йорке. По крайней мере — единственным человеком, с которым я регулярно общался.
Майку тоже нравилось проводить со мной время. Я знаю это, потому что за следующие несколько месяцев стену на верху лестницы он чинил, наверное, раз десять-двенадцать и каждый раз смеялся.
— Им нравится, — говорил он. — Пусть поиграют.
И действительно, им очень нравилось. Эти двое были полны энтузиазма и любили гоняться друг за другом. Они носились, хотя лестница была шириной всего в несколько шагов, и сталкивались они неслабо. Веллингтон был маленький, но очень крепкий пес.
— Он бегает, прямо как Эммит Смит, — гордо сказал Майк.
И правда. У Эммита Смита, отменного фулбека команды «Даллас Ковбойз», центр тяжести расположен низко, у него мощный бег, его коронный прием — резкая смена направления. Велли бегал точно так же, и Вторник каждый раз разворачивался, когда бульдог болидом носился туда-сюда, но в отличие от Эммита Смита Веллингтон был криволапый, нервный и постоянно тряс задом, будто смешивал «Маргариты» своим обрубленным хвостом. Когда псы боролись, то всеми силами старались взять верх и, падая со ступенек, катились кубарем, кусались, били когтями, пока не ударялись об пол.
Вскоре я сообразил, что из дома нужно выходить на полчаса раньше — на случай если на нас нападет Веллингтон. Двадцать минут собакам на игру. Обычно за это время бульдог выматывался так, что падал с ног, тяжело дыша в изнеможении, и разваливался на прохладном полу у основания лестницы. Частенько к нему присоединялся и Вторник — он тоже, как правило, дымился.
Остальные десять минут, к сожалению, уходили на то, чтобы вычистить из ушей Вторника слюну Велли. У моего золотого ретривера большие висячие уши, и после двадцатиминутного сеанса тягания и кусания с них лилось, как с полотенец для посуды. Вторник был моим другом. Я не мог допустить, чтобы он показался на люди в таком виде. Наверное, когда у тебя в ушах слюни, становится холодно. И неудобно. И, хм… гадко.
Глава 16
НАДЕЖДА И ПЕРЕМЕНЫ
Силу, мужество и уверенность приобретаешь всякий раз, когда приходится остановиться и посмотреть страху в лицо… Ты должен сделать то, что не можешь сделать.
Вторник сделал первый шаг, начав играть с Велли, а я все с большим оптимизмом стал смотреть в будущее, поэтому решил посетить инаугурацию Барака Обамы 20 января 2009 года. Для того, кто страдает ПТСР, это почти так же катастрофично, как ноябрьская вечеринка в квартире преподавателя: душно, шумно и людно. И не двадцать человек, а двадцать тысяч. Счастье, что на этот раз мне не нужно было делать презентацию.
Но и ситуация уже изменилась. Я был уверен во Вторнике, и мы оба уже намного лучше знали, чего ждать от скопления народа. Теперь я понимал, с какими трудностями сталкивается пес-компаньон, особенно в толпе, и морально был готов им противостоять. И, наверное, самое важное: этого мероприятия я не боялся, а предвкушал с восторгом. Эра Джорджа Буша закончилась (именно Буша, а не республиканцев — это два разных понятия), и новый курс, обещанный Обамой, переполнял меня энтузиазмом. Надежда и перемены. Перемены и надежда. На протяжении трех месяцев после выборов — трех месяцев со Вторником — и то, и другое воплощалось в моей жизни.
В течение следующих лет я, как и многие, разочаровался. Нет, я никогда не надеялся, что все изменится в одночасье. Жизнь научила меня, что только непрерывным усердным трудом можно достичь стоящих результатов, и неважно, что ты делаешь: натаскиваешь солдат или учишься добиваться успеха со всеми своими увечьями и собакой-компаньоном. Думаю, именно усердный труд в конечном счете стал для Буша камнем преткновения. Ему все доставалось легко, особенно в молодости, поэтому он не понимал, сколько труда нужно вложить, например, в военное вторжение в страну и установление демократии в глубоко разделенном обществе, где подобного строя никогда раньше не существовало. Он решил, что это будет просто, поэтому и планирование было соответствующее.