Пока я жива

Кэл отвечает на эсэмэску и мгновенно получает ответ. Смеется. Приходит следующее сообщение, потом еще одно, словно на дерево садится стая птиц.

— Седьмой класс победил! — радостно объявляет Кэл. — Мы устроили в парке перестрелку с десятиклассниками из водных пистолетов и победили!

Кэл учится в средних классах. Кэл с друзьями и новым мобильником. Кэл с длинными волосами, которые отрастил, чтобы походить на скейтера.

— Чего уставилась?

Он показывает мне язык, спрыгивает с дерева и убегает в дом.

Сад погружается в тень. Сыро. Ветер гонит по дорожке фантик от конфеты.

Зои ежится.

— Пожалуй, мне пора.

— Она обнимает меня так, будто боится, что кто-то из нас упадет.

— Ты вся горишь. Все в порядке?

Папа провожает ее до калитки.

Из дырки в заборе вылезает Адам.

— А вот и я. — Он подтягивает шезлонг поближе ко мне и садится. — Мама скупила полмагазина. Потратила уйму денег. Но она прямо загорелась. Собирается выращивать всякие травы.

Заклятия, прогоняющие смерть. Крепко держать любимого за руку.

— Что с тобой?

Я кладу голову ему на плечо. Такой чувство, будто я чего-то жду.

До меня доносятся звуки — еде слышный звон тарелок на кухне, шелест листьев, рев двигателя вдалеке.

Солнце растаяло и холодно стекает за горизонт.

— Ты горячая. — Адам щупает мой лоб, проводит ладонью по щеке, трогает шею. — Посиди-ка.

Он бежит по дорожке к дому.

Планета вращается, ветер продувает кроны деревьев.

Мне не страшно.

Дышать, просто дышать. Вдох-выдох.

Земля почему-то несется навстречу, но лучше не вставать. Лежа на земле, я мысленно повторяю свое имя. Тесса Скотт. Хорошее имя в три слога. Каждые семь лет наш организм меняется, каждая его клетка обновляется. Каждые семь лет мы исчезаем.

— Боже! Она вся горит!

Надо мной мерцает папино лицо.

— Звони в «скорую»! — доносится откуда-то издалека его голос.

Я пытаюсь улыбнуться. Поблагодарить его за то, что он здесь, но почему-то никак не получается соединить слова в предложение.

— Тесс, не закрывай глаза. Ты меня слышишь? Не уходи!

Я киваю, и небо с тошнотворной скоростью вертится над головой, будто я лечу с крыши.

Тридцать два

Смерть приковала меня к больничной койке, впилась когтями в грудь, караулит. Я не думала, что будет так больно. Что смерть перечеркнет все хорошее, что было в моей жизни.

Все происходит прямо сейчас не понарошку и сколько бы они не обещали меня помнить это ничего не меняет ведь я даже не узнаю забыли меня или нет.

В углу комнаты появляется черная дыра, и ее заволакивает туман, словно ткань, ниспадающая с ветвей дерева.

Откуда-то издалека до меня доносится собственный стон. Я не хочу это слышать. На меня давит бремя взглядов. Медсестра переглядывается с доктором, доктор — с папой. Их приглушенные голоса. Из папиного горла хлещет ужас.

Не сейчас. Не сейчас.

Я стараюсь думать о цветке. Белом цветке в кружащемся голубом небе. Насколько малы люди, насколько уязвимы по сравнению со скалами, звездами.

Заходит Кэл. Я его помню. Мне хочется его успокоить. Чтобы он заговорил нормальным голосом и рассмешил меня. Но Кэл стоит возле папы, маленький и тихий, и шепчет:

— Что с ней?

— У нее инфекция.

— Она умрет?

— Ей дали антибиотики.

— Значит, поправится?

Молчание.

Это неправильно. Все должно быть иначе. Не вдруг, как под колесами машины. Не этот странный жар, как будто у меня внутри сплошной синяк. Лейкоз прогрессирует постепенно. Я должна слабеть, пока мне наконец не станет все равно.

Но мне не все равно. Когда же оно наступит, это безразличие?

Я стараюсь думать о простых вещах — вареной картошке, молоке. Но в голову лезет всякая жуть — пустые деревья, тарелки с пылью. Заострившийся, побелевший подбородок.

Мне хочется признаться папе, что я ужасно боюсь, но говорить — все равно что пытаться выбраться из цистерны с маслом. Слова появляются невесть откуда, темные и скользкие.

— Держи меня.

— Я с тобой.

— Я падаю.

— Я здесь. Я тебя держу.

Но в его глазах испуг, лицо вялое, как у столетнего старика.

Тридцать три

Я просыпаюсь в цветах. Вазы тюльпанов, гвоздики, как на свадьбе; на тумбочке возле кровати пенится гипсофила.

Я просыпаюсь и вижу папу, которые по-прежнему держит меня за руку.

Все предметы в комнате удивительны — кувшин, вон тот стул. Небо за окном ярко-голубое.

— Тебе не мучает жажда? — спрашивает папа. — Хочешь пить?

Я хочу мангового сока. И побольше. Он подсовывает подушку мне под голову и держит стакан, пока я пью. Не отрываясь, смотрит мне в глаза. Я глотаю сок. Папа дает мне перевести дух и снова наклоняет стакан. Когда я напиваюсь, вытирает мне рот салфеткой.

— Как с ребенком, — замечаю я.

Папа молча кивает. На его глазах проступают слезы.

Я засыпаю. И снова просыпаюсь. На этот раз мне хочется есть.

— Дашь мне мороженого?

Папа с улыбкой откладывает книгу:

— Сейчас.