Пока, Иисус

Играли, как правило, в одну из двух игр: первая - "Ключи от замка"заключалась в упорном, полном опасностей, продвижении к замку Бородатого Тролля, где в неволе содержалась принцесса неизвестной страны. По дороге к твердыне приходилось постоянно совершать подвиги - спасать птенцов, выпавших из гнезда, отбиваться от кровожадных гоблинов, выбираться из хитроумных ловушек. В общем, то была самая что ни на есть обычная игра, в которой бросают кубик с нанесенными точками - числом ходов - и передвигают фишки. Другая игра, принципиально от первой не отличавшаяся, носила название "Потрошитель". Тоже бросали кубик, так же по очереди двигались вперёд шаг за шагом, и только задача ставилась иная: страшный Потрошитель должен был пробраться в благополучную, мирную семью и всех там перерезать - начиная с бабушек и дедушек, и кончая новорожденным малюткой в колыбели. Потрошитель, двигаясь к цели, тоже встречался с препятствиями и трудностями. Ему приходилось останавливаться и отступать, чтобы разделаться с жандармом, улизнуть из следственного изолятора, отыскать потерянный топор - и так далее. Иов подыгрывал Краму, так как знал, что сын будет безутешен, если последний, победный ход останется не за ним. Поэтому отец хитрил и на пороге замка (или в двух шагах от колыбельки) старался бросить кубик так, чтоб именно Крам прошёл недостающие два метра.

Они сыграли четыре раза подряд; Иов выиграл лишь однажды. Откинувшись в кресле, он слегка нахмурился и задал наконец осторожный вопрос, признавая в душе, что тревоги Антонии не были совсем уж напрасными:

- И всё-таки скажи мне, сынок, что ты думаешь насчёт твоего Предписания? Как ни крути, его получают один и только один раз в жизни. Что ты собираешься предпринять?

- Размножусь, как велели,- ответил Крам, бесцельно, просто так, бросая кубик.

Отец невольно взглянул, и увидел, что выпало шесть очков.

- Но...- заметил он, помявшись,- я не уверен, что ты до конца...

- Да нет, папа, я знаю, что такое партеногенез,- успокоил его Крам.Так размножаются некоторые черви. Они - гермафродиты, ну и тому подобное.

- И ты считаешь, что у тебя есть основания рассчитывать на успех?

- Наверно,- пожал плечами наследник.

- Но почему? Что внушает тебе такую уверенность?

Крам потерял терпение.

- Папа,- сказал он с досадой,- ты что - не помнишь о звёздах?

- О звёздах?- смешался Иов.- О чем ты говоришь?

Он, конечно, и думать забыл о давнем, случайном разговоре по пути из храма домой. Крам пристально посмотрел ему в глаза, поразмыслил и решительно заявил:

- Ну, если не помнишь, то я не смогу объяснить.

- Неужели? А вдруг я всё-таки пойму?

- Нет,- отрезал Крам. Допрос надоел ему; кроме того, он опасался, что, коль скоро уж Иов всё позабыл (а то, чего доброго, ещё и сменил своё мнение касательно устройства вселенной), то его, Крама, соображения могут быть восприняты как признак душевного заболевания. Да и не нужно это никому, чтобы кто-то, особенно близкий человек, знал о тебе всё, в том числе самое сокровенное.

Иов долго не мог смириться с поражением, но Крама ничто не могло поколебать, и отец отступил с позором. На него вдруг - впервые в жизни дохнуло непонятной свободой, и он испытал желание подумать лишний раз о собственном жёлтом конверте. Правда, что именно он должен о нём думать, оставалось неясным, и в результате у Иова банальнейшим образом испортилось настроение.

4

Годом позже Краму повезло увидеть еретика. Сам по себе еретик особой диковиной не был, но этот выделялся из малопривлекательной массы своих единомышлеников-пессимистов горячностью и склонностью к крайностям. Этот малый, обрядившись в жёлтый с чёрными чертями балахон и жёлтый же колпак, с утра пораньше до полудня перетаскивал на главную городскую площадь дрова. И обыватели, и представители властей с интересом следили за его действиями. Кто-то пустил слух, будто фанатик-экстремист намерен устроить самосожжение и слух тот полностью подтвердился. В первом часу, с воплями: "Нет никакой субстанции "Х", и никогда не было! Люди, вас обманывают!" еретик вылил на себя канистру семьдесят шестого бензина и в мгновение ока воспламенился. Слова, которые он выкрикивал, слились, как только объял его огонь, в протяжный вой. Пламя бушевало, самоубийца метался на своей поленнице, и некоторые, указывая пальцем, качали головами и утверждали, будто видели в огне нетленную саламандру.

- Туда ему и дорога,- так отреагировала Антония на рассказ Крама о событиях на площади.- Хочет он того, или нет, а на всё - воля субстанции.

Иов счёл нужным развить эту мысль:

- В нём билась жизнь, и этим сказано достаточно. Если сам он перевёл себя в небытие, значит, так ему было на роду написано. Еретики, отрицая субстанцию и отстаивая свободу воли, наделяют себя функциями и правами, которыми не могут ни распорядиться, ни даже оперировать мысленно. Серьёзный спор с еретиками невозможен, только поэтому их и терпят.

Крам обдумал сказанное и сказал:

- Папа, а помнишь, как однажды к нам в интернат пришёл Гуру? Это было в день конфирмации.