Пока, лосось!

– Вот именно что есть! – выпалил Серёжка, торжествуя. – А твои скакалки? Они же старые, закрученные. Надёжней всякой бельевой верёвки.

Я даже запрыгала на месте: как это он здорово придумал! У меня ведь скакалки были ещё бабушкины. Как она их только сохранила?! Бабушка сама говорила, что теперь таких не выпускают. Значит, они какие-то особенные! Нам в самый раз.

– Только ты смотайся одна, – вдруг предложил Серёжка и снова снял рюкзак. – Я тебя здесь подожду.

Отставив ногу, я постаралась придать лицу надменное выражение:

– Ты что, боишься?! Пожалуйста, можешь оставаться здесь. Только я не знаю, отпустят меня или нет.

Он сделал удивлённый пых губами.

– А чего тебя не отпустят? Всегда же отпускали!

– Как хочешь… Но я не обещаю.

– Алька, – Серёжка взял меня за плечо, но почему-то сразу отдёрнул руку, – ты же знаешь, что твои предки не разрешают нам дружить. Зачем дразнить их?

– Ты их плохо знаешь! – крикнула я обиженно. – Они очень добрые и всех любят.

Это я, конечно, приврала. Кто же может любить всех людей?

Серёжка скривился, как от лимона, и чуть отодвинулся. Теперь лицо его стало полосатым из-за теней, падавших от сосновых веток. Он всё кривил своё полосатое лицо и говорил каким-то неестественным, лающим голосом:

– Помнишь, когда я змею прикончил? Твоя бабушка ещё пригласила моих родаков на чай. Типа в благодарность. Всё было так вежливо, церемонно. А потом, когда мы уходили, я услышал…

– Что? – У меня прямо в животе всё похолодело.

– Твоя бабушка сказала твоему папе: «Это люди не нашего круга, не надо Алечке играть с этим Серёжей. Дурному научится». Очень тихо сказала, но я услышал.

– Неправда, – сказала я неуверенно.

У нас в семье действительно не любили «кухаркиных детей», но при чём тут Серёжка?