Пока муж в командировке

Сквозь маску культурного, образованного человека внезапно проглянул жестокий первобытный дикарь. Глаза сощурились, превратились в узкие доты, из которых прицельно сверкали темные оружейные дула. Верхняя губа оскалилась, обнажив белые хищные клыки. Рука сжала резную трость с такой силой, что пальцы побелели. Мне стало страшно.

Я дотронулась до его рукава и негромко позвала:

– Ираклий Андронович!

Лицо хозяина сразу обмякло. Дикарь сгинул. Передо мной снова стоял хорошо воспитанный, учтивый человек.

– Прости, Маша, – извинился он непринужденно. – Я всегда немного психую, когда представляю такие вещи.

Продолжать разговор было страшно, но я обвела взглядом бесценные картины, развешанные по стенам, и почерпнула в них необходимое мужество.

– А вы представьте! – сказала я. – Представьте, что вы умерли. И все это… – я обвела руками зал и смело закончила свою мысль, – лишилось вашей защиты. И пошло с молотка. Или нет! Все это купил разбогатевший Виталик! Ну и с чего он начнет? – Я подошла к стене, на которой висел градусник, совмещенный с барометром, стукнула рядом с ним кулаком. – «Это что такое? Ах, система микроклимата! Ну и на фиг она нужна? Чтоб старье не портилось? А сколько она стоит? Что-о-о?! Такие бабки, чтоб старье не портилось?! Да вы чё, в натуре, охренели? Да я на такие бабки лучше яхту прикуплю и с телкой оттянусь!»

– Замолчи! – закричал Ираклий Андронович, покраснев как рак.

– Не замолчу! – крикнула я в ответ. – Не нравится правда? Лучше сейчас ее скушайте, потом поздно будет! Любая шваль, наворовавшая денег, сможет купить любую вашу картину. Точнее, не вашу, вы их тоже украли, но не об этом речь. Что они будут делать с «Мадонной» Мурильо? До телки ей далеко! Правда, одна сиська наружу выставлена, но в «Плейбое» и погрудастей девки есть!

– Замолчи!

– Или, например, вот эта картонка, – продолжала я безжалостно, хватая вакуумную рамку с наброском Веласкеса. – «Кто такой? Кардинал? Какой кардинал, католический, что ли? Ну и на хрен православному человеку какой-то итальянский поп? Зачем за него такие бабки платить? На фиг эту рамку, я в нее лучше иконку вставлю… Вон ту, новенькую, которая жемчугом отделана. Вот это я понимаю – вещь! На стену повесить не стыдно и гостям показать… А старую драную бумажку – на помойку! Нечего дом захламлять! К нам нынче дружбаны приедут! Обмоем покупку, дом-то не хилый! Поблюем на паркет, все вместе в картинки пальцами потыкаем. Представляешь, старый придурок за них такие бабки отдавал!..»

Ираклий Андронович вдруг выпустил палку из рук и пошатнулся. Трость упала на узорный паркет с громким резким стуком. Я замолчала.

Ираклий Андронович стоял, слегка покачиваясь. Его лицо из красного стало абсолютно белым, губы посинели. Я испугалась еще сильнее. Положила на место вакуумную рамку, подбежала к хозяину дома. Схватила его под локоть, спросила, заглядывая в закрытые глаза:

– Вам плохо, Ираклий Андронович?

– Не тряси меня, – попросил он тихим, но ясным голосом.

Я выпустила его руку, подняла трость. Вложила резной набалдашник в пальцы хозяина, смущенно пробормотала:

– Простите. Что-то я разошлась.

Ираклий Андронович, не открывая глаз, сделал рукой молчаливый жест. «Одну минуту!» – словно говорила ладонь, приподнятая и выставленная вперед.

Молчание длилось так долго, что я, наверное, успела поседеть. Вряд ли Ираклий Андронович простит мне то, что я сейчас устроила. В прошлый раз он мне чуть руку не оторвал только за то, что я хотела дотронуться до картины. Он повернут на всем этом до такой степени, что не выносит даже намека на вандализм. А я устроила жестокое театрализованное представление! Можно сказать, продемонстрировала варварство в «лицах» и испортила имениннику праздник. После всего этого он меня утопит в туалете как котенка.

Ну и ладно, решила я. Меня пускай хоть живьем закопает, зато задумается. Нельзя, чтобы все это пропало. Причем пропало только потому, что старый коллекционер – безумный эгоцентрист.

Ираклий Андронович открыл глаза, помрачнел, словно фокусируя зрение, посмотрел на меня. Я застыла в ожидании расправы. Ираклий Андронович судорожно сглотнул и тихо спросил:

– Маша, можно я на тебя обопрусь?

Я опешила. Я ожидала от этого человека чего угодно, только не такой откровенной слабости! Согнула локоть крендельком, подставила его под ладонь хозяина дома. Он тяжело оперся на мою руку. Похоже, его действительно не держали ноги.

– Надо присесть, – сказала я. – Куда вас проводить?

Ираклий Андронович кивнул на дверь. Мы вышли из зала и направились в гостиную.

Я довела хозяина дома до большого кресла, помогла ему опуститься на мягкое сиденье. Присела рядом на корточки и спросила:

– Может, валерьянки?

– Еще чего! – сварливо отозвался Ираклий Андронович. – Может, я и старик, но не настолько дряхлый! К тому же у меня сегодня праздник. Забыла?

– Я помню, – сказала я и повторила, низко опустив голову: – Простите.