Пока мы будем летать (СИ)

А теперь, думаю, мне стоит вспомнить, почему я так яростно ненавидела Тома. Мне нужно срочно вспомнить об этом, пока я не сошла с ума от жалости к этому мужчине. Чувствую, будто это я разбила его сердце на части. И сердце Харпер. Мои руки просто окровавлены от такого количества разбитых сердец.

— Я в порядке, — сглатываю тяжелый ком, что подкатил к горлу, и стараюсь звучать вполне убедительно.

На той стороне телефона молчание. Слышу, как он набирает ртом воздух, а затем громко выпускает. Знаю, о чем он хочет спросить. Буквально могу прочитать его мысли. Но мне самой страшно слышать этот вопрос.

Ладонь замерзает, и я перекладываю телефон в другую руку. Топчусь на месте, пытаясь согреться. Может, дело и не в погоде вовсе?

— Думаю, ты должен дать ей ещё немного времени. Она немного злится, но думаю, что это совсем скоро пройдет, — вру я. Харпер не злится. В последнее время она выглядит скорее подавленной, нежели злой. Вчера вечером она съела два ведерка мороженого, пересматривая со мной выпуск «Холостяка». Просыпаться она начала раньше меня. Часто сидит в Интернете и молчит. А ещё я заметила, как она изрисовала половину нового альбома. Чёрная краска снова заканчивается. Харпер перестала быть собой. Но, полагаю, ей нужно время, чтобы прийти в себя.

— Даже не могу представить, как она могла узнать об этом…

Перестаю слушать Тома, когда чувствую чью-то руку у себя на плече. Первый, чей образ вырисовывается в моем подсознание, это Стюарт. Скидываю тяжелую руку. Но развернувшись, замечаю святого отца. У меня сразу затуманивается перед глазами, словно меня словили на чем-то неприличном и теперь за это должны сжечь на костре.

— Том, прости. Я немного занята. Перезвони мне позже, — обрываю его на полуслове. Прерываю звонок, хотя знаю, что Том сегодня уже точно не перезвонит. — Здравствуйте.

— Рад снова видеть тебя здесь, Эйприл, — улыбается святой отец. Улыбка его похожа немного на змеиную. Есть в ней что-то неправильное. Мне становится холоднее. Натягиваю ворот пальто повыше. — Как твоя мать? Сестра? — моё сердце падает в пятки. Опускаю глаза вниз. Взгляд рассеянный, но я пытаюсь сосредоточиться.

— Всё в порядке, — упускаю подробности личной жизни моей семьи и весело улыбаюсь, словно это правда. Когда я снова готова поведать устаревшую сказку о матери, картинка в моей голове больше не пестрит ярким. Она чёрно-белая. Я перестала верить в это. Для меня это больше не имеет смысла. Но не для городских сплетен.

— Мы всё ещё ждем тебя в господнем доме, дитя, — он говорит так тихо, что половину его слов уносит ветер. — Особенно по тебе скучает Хлоя, — он прожигает меня взглядом. Словно в эту же секунду я должна почувствовать себя виноватой из-за того, что покинула это место и этих людей. Но в этом случае ничего не срабатывает. Я чувствую лишь стыд перед святым отцом. И мне сложно понять, откуда это чувство возникло.

Мои щеки снова горят. Как и уши. Как и каждая открытая часть моей кожи, обдуваемая холодным ветром.

— Эйприл, — слышу голос Стюарта за спиной. Он буквально спасает меня от этого безумия.

— Простите, святой отец. Мне нужно идти… Меня ждут друзья, — я стыдливо улыбаюсь, а затем быстро разворачиваюсь и ухожу.

— Береги себя от греха, Эйприл, — кричит он мне тихо вслед. Эти слова догоняют меня. И я их очень четко слышу. К своему же сожалению.

***

Мы сидим в «Розовом поросенке». Смена Харпер. Странно, но сегодня в этом странном наряде она выглядит довольно-таки весело. Разъезжая на роликах от столика к столику, она раздаривает свои улыбки унылым посетителям. Она выглядит на удивление счастливой. На её лице нет даже тени прошлых дней, которые девушка провела, блуждая привидением по дому. Это была не совсем та Харпер, которую я наблюдала последние дни, но та, которую я знала всю жизнь.

Мы сидим здесь уже где-то больше часа. На большом столе лежит множество вещей: пустые тарелки из-под бургеров (как живот Стюарта ещё не взорвался — в большой стопке стоит уже пять грязных тарелок), одна большая миска из-под макарон с сыром, которые Мишель ещё не доела, и нетронутый салат, что я заказала для себя. Также на столе лежат папки, разбросанные хаотично, почти чистые листы бумаги, карандаши и ручки.

Мишель сосредоточенно готовится к контрольной по химии. Стюарт не так уж внимательно, но старается хоть что-нибудь выучить, чтобы переписать тест по английскому языку. А я пишу новое сочинение по психологии на тему «Переменчивость, как неотъемлемая черта человека». И вот моя переменчивая натура колеблется между тем, чтобы разорвать этот лист бумаги или же просто смять. Очень сложный выбор на самом деле. Но вместо этого я просто уже больше часа сижу на месте, грызу краешек карандаша и страдаю, вымучивая из себя по слову. Кто вообще придумывает эти темы?