Пока мы будем летать (СИ)

— Ты же знаешь, что я не могу. На мне стоит весь этот дом, я содержу и себя, и Эйприл. И я просто кручусь, как могу в этом дурацком боди только бы получить хотя бы копейку, на которую я могу себе позволить себе и Эйприл прожить хотя бы ещё один день.

Я фыркнула. «Прожить», — по-дурацки звучит. Правильнее — «выжить». Самое подходящее слово. Но Том не замечает разницы. Он никогда не замечает.

— Но ты можешь заниматься тем, чем тебе хочется. Если ты продашь большую часть своих картин, ты получишь втрое больше денег, нежели ты получаешь, работая у Тони.

Это начинает выводить меня из себя.

— Я пишу картины для себя, а не для кого-то. Господи, разве это так тяжело понять? Я не собираюсь продавать свои картины. К тому же, если у меня получилось продать две чёртовы картины, это не значит, что я смогу продать и остальные, — я едва ли не вою. Отодвигаюсь от Тома. И, наконец, он замечает, насколько я разозлилась. Я слышу его тяжелый вздох, и даже это меня бесит сейчас. Хочу его ударить, да побольнее. Едва ли одолеваю это желание, когда Том подвигается ко мне, обнимает и целует в висок.

— Не злись. Я просто хочу сделать как лучше, — шепчет он мне на ухо. Я киваю, словно понимаю. Но на самом деле, я не понимаю, что он делает как лучше, кроме того, что дает мне свои дерьмовые советы.

***

На экране уже начали идти титры, как я услышала громкое сопение у себя над ухом. Я лежала на плече у Тома и просто пялилась на чёрный экран. Я не хотела смотреть на него. Ранее, когда он засыпал раньше меня при просмотре фильма, я даже не досматривала фильм, а пялилась на него, рассматривая его лицо так, будто видела его впервые. Мне нравилось в Томе буквально всё — маленькие морщинки возле глаз, тонкие розовые губы, сложенные в тонкую линию, и скулы, об которые, казалось, можно было порезаться, такими они были острыми. Когда он спал, его рот слегка приоткрывался. И я играла с ним. Проводила пальцами по узким губам, большим пальцем гладила родинку на его шее и иногда сжимала его нос, после чего он почти просыпался. Его рука обвивала мою талию даже во сне, и я чувствовала себя в безопасности рядом с ним. И мне это нравилось. Но трепета во мне это не вызывало вовсе. Моё сердце не оживало вновь, когда я слышала голос Тома. А тело не немело от каждого его прикосновения. Я наслаждалась чувством безопасности, которого мне так и не дали мои родители, которое я едва ли получала от своих друзей и которое я раздаривала Эйприл, что нуждалась в этом чувстве не меньше меня.

Я выключила телевизор. Фильм и правда был скучноват. Я пыталась сосредоточить всё свое внимание на нем, чтобы на миг не слышать того вопроса, что застиг в моей голове — могу ли я что-то изменить в своей молодости? Могу ли я превратить её в жизнь? Громко кричащее «Нет!», вырисованное на стенках моё мозга не позволяло мне даже свободно дышать. Даже чёртова другая реальность не помогла мне. Я всё ещё здесь.

Я освобождаюсь из медвежьих объятий Тома и, пересекая темноту, решаю подняться на чердак, где находится комната Эйприл. Лунный свет из окна освещает мне путь. Когда я уже тихими шагами поднимаюсь вверх по лестнице, слышу скрип дивана. Замерев на месте от страха, оборачиваюсь. Это всего лишь Том, что упал лицом вперед. Он всё также крепко спит. Почему тогда меня одолевает бессонница?

Дверь предательски скрипит, когда я вхожу в комнату Эйприл. Когда-то мы жили здесь вместе. До того, как умер отец и до того, как наша сумасшедшая мать ушла для того, чтобы строить свою личную жизнь без нас.

Стоило мне переехать в комнату родителей на первом этаже, как Эйприл переделала эту комнату под себя. Передвинула стол к окну, что находится под углом. Две одноместные кровати она сдвинула вместе, хотя по-прежнему спит на своей, на правой половине. Вместо глупых плакатов, что висели у меня, когда я ещё была подростком, она повесила некоторые мои картины. Одна из них — это портрет девушки. Также однажды она купила на барахолке красивое винтажное зеркало. Подвинув к нему старый потрепанный пуф, она здесь каждый день красится. Вместо привычного всем шкафа, у неё здесь просто на стене прибиты гвозди, на которых висит одежда. Эта часть комнаты не нравится мне больше всего. Здесь словно навсегда поселился хаос. Вещи висят, словно просятся быть убранными, но никто их никуда не убирает. Зато в шкафу у неё находится множество книг. Это книги отца, которые Эйприл приватизировала. Говорит, что всё, что она помнит хорошего об отце, это как он читал ей перед сном. Хотела бы я удалить те болезненные воспоминания, что он оставил по себе в моей памяти.

Эйприл недовольно мычит. Всё же ни одно моё движение не может пройти мимо её внимания.

— Что-то случилось? — сонно спрашивает она, приподнявшись на локтях. Свет из окна напротив освещает её лицо, и я ухмыляюсь замечая про себя, что всё же она красивее меня.