Пока мы были не с вами

К сожалению, рамка с затейливым узором повернута к стене. Она отлита из перламутрового целлулоида — из подобного делали пудреницы, расчески, щетки и крючки для застегивания пуговиц в тридцатых-сороковых годах прошлого века. Даже наклонившись поближе, я не могу разглядеть фотографию.

В конце концов я поворачиваю рамку к себе. На фотографии оттенка сепии, выцветшей по краям, изображена юная пара на берегу озера или пруда. На мужчине надета потрепанная фетровая шляпа, в руке он держит удочку. Различить его лицо сложно — видно только, что у него темные глаза и волосы. Мужчина красив, а его поза — он поставил одну ногу на поваленное дерево, узкие плечи расправлены — свидетельствует о его уверенности в себе; она даже немного вызывающая. Будто он бросает вызов фотографу — ну же, попробуй сделать снимок.

Женщина беременна. Ветер раздувает платье с цветочным рисунком, облегая живот, слишком большой для ее длинных тонких ног. Густые светлые волосы длинными локонами ниспадают почти до талии. Спереди они приподняты потрепанной лентой, как у маленьких девочек. Неизвестная женщина выглядит словно девочка-подросток, одетая для театральной постановки. Возможно, для «Гроздьев гнева». И это поражает меня.

Второе, что бросается мне в глаза, — женщина со снимка похожа на мою бабушку. Я моргаю, склоняюсь ближе и думаю о фотографиях, которые мы совсем недавно развешивали в комнате бабушки Джуди. Точнее, об одной из них — о фотографии из ее поездки после окончания школы. Она сидит на пирсе в Кони-Айленде и улыбается.

Возможно, мне просто кажется, что они похожи. Судя по одежде, это фото слишком старое, на нем не может быть запечатлена бабушка Джуди. Да моя модная бабуля никогда бы не нацепила на себя эти тряпки! Но я напряженно всматриваюсь в снимок, и в голове у меня бьется только одна мысль: «Возможно, это она». Я даже улавливаю сходство этой женщины с моей племянницей Кортни и, конечно, с собой.

Я достаю телефон и, несмотря на тусклое освещение, пытаюсь навести камеру на фото.

Сфокусироваться на изображении никак не удается! Я фотографирую, но картинка размыта. Я перехожу к кровати, пробую снова. Почему-то мне кажется, что, включив лампу, я перейду границы дозволенного, а встроенная вспышка бесполезна: я испорчу изображение бликами, только и всего. Но я хочу сделать фотографию. Кто знает, может, папа знает кого-то из этих людей... или, может, если я доберусь до дома и посмотрю на женщину со снимка свежим взглядом, то пойму, что преувеличила сходство. Изображение очень старое и не такое уж четкое.

— Как невежливо врываться в чужой дом без приглашения.

Я резко выпрямляюсь еще до того, как камера делает следующий снимок, и телефон выскальзывает из руки. Он кувыркается в воздухе, а я пытаюсь поймать его, но двигаюсь словно в замедленной съемке, хватаюсь за воздух, как персонаж из мультфильма.

Мэй Крэндалл входит в комнату, а я вытаскиваю телефон из-под кровати.

— Простите, пожалуйста. Я…— правдоподобного объяснения у меня нет. Совсем.

— Что ты собиралась сделать? — Я поворачиваюсь к Мэй, а она, явно не ожидая этого, отстраняется. Ее подбородок вжимается в шею, затем она снова медленно выдвигает его вперед.

— Ты вернулась,— взгляд старушки перемещается на фотографию в рамке, будто сообщая мне, что она знает — ее двигали. — Ты одна из них?

— Из них?

— Из этих людей, — она машет рукой, адресуя свои слова персоналу дома престарелых, и склоняется ближе ко мне.— Они удерживают меня здесь насильно.

Я думаю о той истории, что рассказала мне Лесли — дом, тело мертвой сестры. Может, дело не только и горе и дезориентации? Я ведь ничего не знаю об этой женщине.

— Я смотрю, у тебя мой браслет, — она показывает мне на запястье.

Я вспоминаю слова директора. «Она почти ни с кем по разговаривает. Просто... бесцельно ходит по коридорам и саду...»

Но со мной она заговорила!

Я невольно прижимаю руку с браслетом к груди, накрыв его ладонью другой руки.

— Сожалею, но браслет — мой. Похоже, он соскользнул у меня с запястья, когда вы за него держались... сегодня утром... на празднике в честь дня рождения, помните?

Она моргает, будто совершенно не понимает, о чем я говорю. Возможно, она уже забыла о празднике?

— У вас было что-то похожее? — спрашиваю я.

— На ту вечеринку? Нет, конечно же, нет, — ее обида, сильная, ядовитая, готова вновь прорваться наружу.

Возможно, директор недооценивает проблемы этой женщины? Я слышала, что деменция и Альцгеймер могут проявляться в виде паранойи и тревожности, по никогда с этим не сталкивалась. Бабушку Джуди ее состояние приводит в замешательство и расстраивает, но она такая же милая и добрая, как и всегда.

— Вообще-то я спрашивала о браслете — у вас был похожий?

— Да, конечно, у меня был такой... Пока они не отдали его тебе.

— Нет. Когда мы пришли сюда сегодня утром, он был у меня на запястье. Это подарок моей бабушки. Одно из ее любимых украшений. Если бы не это, я...— я замолкаю. «Если бы не это, я разрешила бы вам его оставить». Мне кажется, что относиться к Мэй как к ребенку бестактно.