Пока мы можем говорить

– А что, зачетная мысль. Нафоткаем, выложим в Интернет. Я могу видео заснять на телефон.

– Вариант, – неуверенно сказал Кид-Кун и почесал подбородок. – А где?

– Я знаю директора дома культуры ТЭЦ, – вспомнила Соля и обрадовалась своей мысли. – Могу поговорить с ним.

– Да нет, Соломия Михайловна, – усмехнулся Кид-Кун, – спасибо вам, но видал я этот культур-мультур в гробу в белых тапках. Делать в нем косплей – себя не уважать. Разруха там и паутина, крысы дохлые. Кресла все поломанные лежат.

– А давайте в парке! – Мицке успокоилась, порозовела лицом и принялась грызть многострадальный ноготь указательного пальца, что было признаком обретенного ею равновесия. – В парке поляна большая перед памятником. Тепло, чего…

* * *

Теплые темные воды вокруг, только голова на поверхности, и только мечта о луне в голове. Пусть хоть какая-нибудь – худая, ущербная, идущая на убыль, но чтобы хоть немного света давала она этому бесконечному темному водяному космосу. Но никакой луны тут нет и в помине – это Борис понимает. Еще понимает, что он теперь один и что должен продержаться на воде как можно дольше. Если хочет жить. В этом, кстати, Борис не уверен. Если «жить» означает с усилием держать голову над темной водой, у него возникают сомнения в целесообразности такого существования. Даже во сне возникают сомнения. Потому что в какой-то момент он отчетливо понимает, что спит, и даже иронически думает, что это чудесная возможность применить какую-нибудь практику дона Хуана, только он уже забыл все эти приколы.

– Что? – Борис резко садится, хотя ничего не происходит.

Он идет к окну и видит, как Саша в мужской белой рубахе до колен входит в озеро. Может быть, поэтому ему приснилась вода? «Советоваться ходила», – вспомнил он слова Ирины. Значит, снова пошла о чем-то советоваться. Вот же не спалось ей рядом с ним. Еще несколько часов назад она тепло и сонно ворочалась, стремясь поудобнее угнездиться в кольце его рук, и Борис вдруг отметил для себя, что время для побега упущено безвозвратно. Здесь странно, но не бессмысленно хотя бы. Он блуждал себе по миру, пока его не приютили арви. Да-да. Так можно было начать какую-нибудь книгу, если бы он мог писать, как Гомес. Кстати, Гомес…

Вчера, дочитав до места, где четырнадцатилетний Андрес подслушивает разговор мамы и тети о турите, Борис вначале не поверил своим глазам и перечитал страницу еще раз. И еще раз. После чего у него возникли две версии. Первая – что он одновременно с Варежкой сошел с ума и на самом деле уже давно под крылом у Анны, а все, что происходит – происходит исключительно в его отдельно взятой голове. Вторая – что по чьей-то причудливой логике он избран посредником между Гомесом и приютившими его арви. И момент, когда он на встречу с Тарасычем захватил с собой именно эту книгу, а не, к примеру, «Фламандскую доску» Перес-Реверте, был не случаен, а запланирован кем-то, срежиссирован, разыгран как по нотам. Что это такое? Это паранойя. К Анне. Как не крути, все равно к Анне. Тогда Борис придумал третью версию – утешительную. Произошел его величество Случай – удивительное метафизическое явление. Случай замыкает контур, становится точкой сборки, сталкивает людей, которые еще вчера были незнакомы, а сегодня как ни в чем не бывало ложатся в одну постель…

Саша стояла в озере по пояс, и от нее, как от брошенной в воду серебряной монетки, кругами расходились волны света.

Последняя страница книги Гомеса состояла из нескольких коротких абзацев.

– Давайте, я сварю какао, – сказала женщина и положила вязанье в корзину. – На кипящем молоке, как вы любите. Э, да вы спите, сеньор Андрес.

Он спал, ему снилась парковая аллея, уходящая к Монклоа, и срезанные выстрелом красные ягоды остролиста на грунтовой дорожке. Утром этого дня Алехандра, не особо утруждая себя знаками препинания в устной речи, рассказывала ему по телефону, что у девочек диатез, и пускай он зайдет в аптечную лавку за детской присыпкой, и как она его ждет, и что она твердо решила идти завтра в русский дом за кружевами.

Утром этого же дня по итогам расследования «дела GAL»[43] судья Бальтасар Гарсон отправил за решетку министра внутренних дел Испании и нескольких крупных государственных чиновников. Несколькими днями раньше были найдены и арестованы осведомители, которые находились под программой защиты свидетелей и одновременно были не последними людьми в наркобизнесе и организации трафиков по торговле детьми. Материалы, полученные от Андреса, опальный министр успел уничтожить накануне ареста, опасаясь, как бы не вышло хуже. Видео– и аудиозаписи содержали компромат, касающийся ближайшего окружения премьер-министра. Причем компромат такой силы, что министр, обливаясь холодным по́том, рассудил так: лучше уж сидеть в тюрьме за нелюбовь к баскским сепаратистам, чем разлагаться в чане с соляной кислотой.

Андрес спал, не выпуская из рук очки и газету, дышал тяжело, прерывисто. Последние дни, засыпая, он не был уверен наверняка, что непременно проснется, и все чаще видел во сне уходящую вдаль темную аллею парка.