Пока мы не стали незнакомцами

В нем было все из того времени, укрытое черно-белыми фотографиями. Мы с Грейс в Вашингтон-Сквер-парке. У «Тиш». В общежитии. В комнате отдыха. Грейс, играющая на виолончели. Голая Грейс на моей постели, фотографирующая меня, закрывая камерой свое лицо. Я пальцами провел по снимку. «Позволь мне увидеть твое лицо», — сказал я тогда. Мы с Грейс в Лос-Анджелесе, играющие в «Скрэббл» в доме моей матери. Мама, в «Лувре» учащая Грейс управляться с гончарным кругом. Грейс, спящая на моей груди, пока сам я смотрел в камеру.

Не торопясь я вытаскивал фотографии из пакета по одной. Последний снимок был сделан в день, когда я отбывал в Южную Америку. Сейчас это называется «селфи». Мы с Грейс лежим на кровати и смотрим прямо в объектив камеры, которую я держу над нашими головами, зажимая кнопку затвора.

Мы кажемся такими счастливыми, довольными, влюбленными.

Что с нами стало?

На дне пакета я обнаружил кассету и непроявленную пленку. Я вытянул пленку из катушки и подставил под свет. Снимки были сделаны в цвете; тогда я делал цветные фотографии крайне редко, изменилось это только после того, как я начал работать в «Нэшнл Джиогрэфик».

Я поднялся, положил катушку на стол, вставил кассету в старый магнитофон и пил, пока не отключился, слушая игру Грейс и ее подруги Татьяны, исполнявших «Eleanor Rigby»¹⁵ в дуэте из скрипки и виолончели. Они играли ее снова и снова, и каждый раз в конце я слышал хихиканье Грейс и шиканье Татьяны.

Я заснул с улыбкой на лице, несмотря на то, что чувствовал себя одним из тех одиноких людей, о которых пелось в песне.

***

В городе все еще было несколько магазинов, занимавшихся проявкой пленок. «ФотоХат» был давно закрыт, но я следующим же утром нашел один фото-магазинчик по пути на работу, где и оставил загадочную катушку с пленкой.

Добравшись до работы, я увидел Элизабет на офисной кухне у кофе-машины.

— Мне казалось, что во время беременности кофеин противопоказан, — отметил я.

— Мне разрешено выпить одну чашку, — ответила она, когда я проходил мимо.

Я ухмыльнулся и пошел к своему месту. Я чувствовал, что она последовала за мной, балетками шоркая по ковру, создавая статическое электричество. У нее была привычка не поднимать ноги.

Я включил компьютер и обернулся, обнаружив ее позади, ждущую, пока я замечу ее присутствие. Ее волосы торчали во все стороны, паря над плечами из-за образовавшегося статического электричества. Я не мог не рассмеяться.

— Что?

— Твои волосы, — указал я, походя на пятилетнего ребенка.

Элизабет нахмурилась и собрала волосы в пучок, взяв карандаш с моего стола, чтобы закрепить прическу.

— Спасибо, что выпил с Брэдом и забрал пакет.

— Спасибо, что организовала мои пожитки. Ты выбрасывала что-нибудь из коробки?

— Нет, мне едва хватило духу заглянуть внутрь. Она была похожа на храм памяти Грейс.

— Тогда почему ты так хотела, чтобы я получил ее обратно?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Чувствовала себя паршиво, наверное.

— Из-за чего конкретно? — Я откинулся в своем стуле.

— Просто… сам понимаешь. Как… не знаю я.

— Рассказывай, — настоял я с самодовольной ухмылкой. Мне доставляло удовольствие наблюдение за тем, как она подбирала слова. Совершенно очевидно, что она до сих пор ревновала к Грейс.

— Из-за того, как ты ставил ее на пьедестал, как говорил о ней, словно она была той единственной.

Я наклонился вперед.

— Ты чего-то недоговариваешь. Когда ты врешь, ты всегда делаешь эту странную фишку с бровью.

— Что за странную фишку с бровью?

— Ты изгибаешь одну бровь как безумец. Без понятия, как ты это делаешь. Это похоже на жутковатую судорогу.

Она уверенно подняла руку к своим бровям.

— Ничего такого, чего бы ты уже не знал. То есть, мы тогда были так заняты.

— О чем ты говоришь?

Элизабет оглядывала комнату, будто искала экстренный выход. Бросив взгляд на свою переоцененную обувь, она заговорила:

— Грейс однажды звонила и оставила сообщение… и просто…

Я резко встал.

— Что ты сказала, Элизабет? — Я и не подозревал, что закричал, пока не услышал гробовую тишину. Я ощущал устремленные на нас взгляды коллег со всех концов офиса.

— Тихо, Мэтт! — она подошла ближе. — Позволь объяснить. Мы тогда были в Южной Африке. — Она скрестила руки и понизила голос. — Мы с тобой уже спали тогда. Я понятия не имела, зачем она звонила.

Я начал в голове просчитывать время. Должно быть, это произошло примерно через два года после нашей последней встречи с Грейс. После того, как она исчезла.

— Что она сказала? — спросил я медленно.

— Не помню. Это было так давно. Она была в Европе или где там. Она хотела поговорить с тобой и узнать, как у тебя дела. Она оставила адрес.

Каждый нерв в моем теле был напряжен до предела.

— Что ты сделала, Элизабет?

— Ничего.

Она вела себя очень странно. Так, словно до сих пор не раскрыла всей правды.

— Просто скажи, что ты сделала.

Она вздрогнула.

— Я написала ей письмо.

— Ты не…

— Я была влюблена в тебя, Мэтт. Я написала ей, но была добра. Сказала, что ты живешь дальше, что она часть твоего прошлого, но что я желаю ей всего наилучшего.

В моих глазах плескалась ярость.