Пока мы не встретимся вновь

И в мирное, и в военное время слухи распространяются быстрее почты. Еще до получения от Поля письма с сообщением о его женитьбе Сен-Фрейкуры, хоть и жили в Женеве, знали о Еве все, вплоть до особого красного оттенка ее театральных туалетов.

Обычно скандалы, касавшиеся высших слоев буржуазии, к которым принадлежали Кудеры, не достигали ушей Сен-Фрейкуров, поскольку никто из знакомых не проявлял интереса к подобным людям.

Однако у самого подножия их мира обитала баронесса Мари-Франс де Куртизо, сумевшая завести знакомство с родовитейшими аристократами из предместья Сен-Жермен, хотя ее отец был всего лишь богатым торговцем.

Барон Клод де Куртизо тратил большую часть своих огромных доходов на содержание охотничьего хозяйства. Его лошади и гончие носились по угодьям, где в изобилии водились олени, и барон ничего не жалел для своих любимцев. Это не могло утаиться от помешанной на охоте знати. Потомки тех, кто потерял головы и земли, они сохранили титулы и страсть к охоте. К их огорчению, титул Куртизо, выдуманный Наполеоном и присвоенный им боевому другу, имел недавнее происхождение, а это, по их мнению, было едва ли не хуже, чем вообще не иметь титула. Однако барон Клод проявлял в этом отношении достойную скромность.

Но теперь! Во всех салонах Сен-Жермен носились тучи слухов; они поднимались вместе с паром над чашками с чаем, принадлежащим обладателям старейших во Франции фамилий. В 1914 году стало известно, что у Куртизо есть племянница, которая — подумать только! — выступает в ужасном месте, в вульгарном мюзик-холле — заведении, лишь на ступеньку выше борделя, — где ее, без сомнения, окружают голые девицы, если только она сама не одна из них… или еще хуже… Вот тут разразился грандиознейший скандал, едва не стоивший супругам Куртизо скромного места в обществе.

Их простили тогда только потому, что они слишком незначительны. Но теперь! Теперь эта племянница, о которой никогда не упоминали, щадя чувства впечатлительной Мари-Франс, стала мачехой единственного внука Сен-Фрейкуров. Поэтому новый скандал разразился уже в кругу Сен-Фрейкуров.

— Все это, — притворно сочувствуя, а в душе злорадствуя, делилась одна скучающая герцогиня с другой, — не слишком красиво, правда? Да, конечно, это ужасная трагедия для Сен-Фрейкуров… Этих несчастных нельзя не пожалеть. Кто бы мог подумать, что это случится с людьми, которые так высокомерно вели себя с теми, чье положение в обществе не отличается от их собственного? Признаться, их никто особенно не любил, но всем приходилось считаться с ними. Как бы ни были они холодны и заносчивы, их все знали. Как нам теперь вести себя с ними? Притворяться, что ничего не знаем, или по возможности тактично и деликатно намекнуть, что мы им сочувствуем? Может, послать дружескую записку? Или лучше хранить благородное молчание, делая вид, словно ничего не произошло? Или, что было бы самым правильным, принять все случившееся как должное? Какая сложная дилемма!

— Как ты собираешься ответить на письмо Ланселя? — спросила мужа маркиза де Сен-Фрейкур.

— Еще не знаю. Пока он был на фронте, я каждый день молился, чтобы его убили. — Маркиз де Сен-Фрейкур говорил как всегда сухо и выразительно. — Погибли миллионы французов, а Лансель отделался легким ранением. Поистине, нет справедливости под небесами.

— Что, если он пошлет за Бруно теперь, когда у него есть жена?

— Жена? Он облил грязью могилу нашей дочери. Умоляю тебя, дорогая, не называй его женой эту… особу.

— И тем не менее теперь, когда он поселился в Париже, у него может возникнуть желание забрать Бруно к себе.

— Об этом не может быть и речи. Немцы ведут наступление на Париж.

— Но когда-нибудь война закончится, — твердо заметила маркиза.

— Ты не хуже моего понимаешь, что Бруно принадлежит нам. Даже если бы женой Ланселя стала женщина, достойная стать мачехой Бруно, я не хотел бы, чтобы он забрал у нас мальчика. — Голос маркиза сорвался и стал похож на шуршание ветра в опавшей листве.

— Как ты можешь быть таким спокойным?

— Некоторые вещи, дорогая, столь очевидны, что не оставляют места для сомнений, например, будущее Бруно. Он не Лансель, он — Сен-Фрейкур и никогда не запятнает себя близкими отношениями с этим убийцей и той особой, которую он избрал в спутницы жизни. Я скорее своей рукой убью Поля де Ланселя, чем отдам ему Бруно. Чем меньше он будет понимать нас, тем меньше будет с ним проблем. Думаю, я все же отвечу на его письмо.

— Что ты напишешь?

— Что? Конечно, пожелаю ему счастья в браке.

— Неужели ты сможешь пересилить себя?

— Чтобы сохранить Бруно, я мог бы даже прижать к сердцу его… шлюху.

Во второй половине сентября 1918 года, за два месяца до конца войны, Ева родила дочь и назвала ее Дельфиной в честь бабки Поля с материнской стороны. Спустя пять месяцев Поль демобилизовался из армии и, вернувшись в начале 1919 года на дипломатическую службу, был назначен в Канберру первым секретарем посольства Франции в Австралии. На набережной Орсэ это считалось равноценным ссылке в Сибирь.