Пока не погаснут звезды

- Девочка, ты не знаешь куда попала? – усмехается механик. – Здесь может произойти всё! – Он смотрит на меня, а после качает головой. – Ясно, очередная глупышка, решившая, что здесь весело? Вообще весело, конечно, для зрителей. Они, - мужчина кивает головой, - пришли сюда за зрелищем, и получат его. Если им весело, мы получаем неплохие деньги. Ты ведь тоже хотела зрелищ? Так любуйся, начинается.

Не хочу смотреть. Не хочу, чтобы Егор участвовал. Мне уже достаточно того, что я услышала. Мне страшно и хочется схватить Брато за грудки и трясти его за то, что соврал. Безопасно… Ничего не угрожает… Я сжимаю кулаки и неотрывно слежу за пестрым аэрокартом. Там сейчас сидит мой мужчина, готовый подвергнуть свою жизнь риску на потеху публике. Мне вдруг вспоминается история планеты и гладиаторские бои из глухой древности. Мысль, что меняются времена, но не люди, вызывает невеселую усмешку. Вилы, сети и мечи сменили высокие технологии, но за всем этим стоит всё то же – желание зрелищ. И современные гладиаторы готовы на потеху публике украсить аэродром своей кровью.

- Ты чего трясешься? – удивленно спрашивает механик. – Воображение хорошее? Да не переживай, смертельные случаи редкость. Расслабься, это будет захватывающе.

Он смеется, а мне хочется ударить мужчину. Если бы не он, я бы всё еще пребывала в радостном предвкушении, а теперь стою и думаю, что Егор может уже никогда не выйти из своей машины. Я продолжаю думать об этом, когда перед аэрокартами вспыхивает голограмма  девицы с аппетитными формами. Следом загорается табло и начинается отсчет. С каждой новой цифрой девица снимает одну из своих вещей. И когда на табло появляется один – иллюзия девушки остается голой. Она призывно манит пилотов пальчиком, разворачивается и взмывает в небо одновременно с последней цифрой – ноль. И аэрокарты, словно свора гончих, срываются  с места, устремляясь вслед за фальшивой женской фигурой.

Она растворяется в воздухе, и теперь все взгляды устремлены на машины, идущие вровень.

- Сейчас перестроятся, - говорит механик.

И действительно аэрокарты разделяются, через одного поднимаясь выше. Теперь они летят в шахматном порядке, освобождая место для маневров. Зрелище до того, красиво, что я постепенно забываю страх, всё больше отдаваясь вернувшемуся предвкушению. Волнение и азарт так плотно переплетаются во мне, что это становится горючей смесью. Я кусаю губы, и мое сердце бьется с каждым мгновение быстрей, ускоряясь вместе с машинами, летящими пока еще в прежнем шахматном порядке.

Пестрый аэрокарт мчит во втором ярусе, и я дергаю механика за рукав:

- То, что выше – это же хорошо?

- Маневрировать удобней, а когда на финише снижаться начнет, нижние мешать будут, - отвечает мой нянь. – Да это всё временно. Скоро перемешаются.

Над аэродромом взлетает сноп ярких искр, усиливая ощущение чего-то праздничного. Настраивают на зрелище, а бестелесный голос выкрикивает номера аэрокартов, имена и прозвища пилотов. Зрители ревут, отзываясь на голос. И когда я слышу:

- Десятый! Ястреб!

Я вижу, как на табло появляется птица. Это ястреб. Он мчит по небу, а потом камнем падает вниз, хватая добычу. Красиво и жутко до одури. Но главное, это же о моем Егоре! Те, кто ставил на него, взрываются криками, вскакивая с мест. Мне тоже хочется заорать, но Брато велел не привлекать к себе внимание, и я молчу. Хотя вряд ли бы кто-то услышал мой крик. Разве что те, кто стоит на крыше и наблюдает отсюда за гонкой. И все-таки я поклялась, потому просто нервно покусываю кончик ногтя на большом пальце.

Карты разогнались так, что теперь слились в разноцветные росчерки, я едва улавливаю, кто есть кто. Но дальше начинается и вовсе что-то нереальное. Строй сломан, начинаются маневры. Это похоже на метание огней. Их бросает из стороны в сторону, вверх и вниз. Светящиеся линии переплетаются, ломаются, рвутся. Трибуны ревут, мужской голос надрывается, комментируя. Игра огней над аэродромом и внутри доводит до неистовства. Схема расположения машин видна на табло, механик Егора смотрит именно туда. Его не интересует зрелищность. Я тоже некоторое время слежу за перемещениями десятки, но вскоре снова гляжу на несущиеся «кометы», чьи хвосты продолжают создавать причудливые плетения в черноте позднего вечера. И я понимаю, почему гонки проводят, когда стемнеет. При свете дня исчезнет сказочное очарование, которое доводит до восторженного исступления.

Через некоторое время я уже ориентируюсь в цвете хвоста аэрокарта Егора. Оно золотистое, как и корпус его машины. Вот теперь мне совсем не нужно табло, чтобы понять, где сейчас находится мой мужчина.

- Через угольное ушко пролезет! – вдруг восклицает механик и хохочет.