Пока не пробил час

– На то вы и следователь, чтобы во всем разбираться! – с уважением одобрил управляющий. – А вот паныч этого и не знал! Если бы он остановился – собачки окружили б его, стали бы ластиться… Но я так и рассчитывал, что он побежит. Со страху-то… А собачки наши немного за ним пробежались, резвясь, да и вернулись. Они у нас породистые, ученые!

Викентий Павлович поднялся, подошел к коню, стал поправлять на нем сбрую. Прежде чем сесть в седло, спросил еще:

– Так что ж решили, будете об этом визите докладывать хозяевам?

– Княгине Ольге Николаевне расскажу непременно. Я слугам, которых в ту ночь переполошил криками да лаем, сказал, что ошибся, не было, мол, никакого вора. Дело родственное, пусть хозяйка сама решает – предавать огласке или нет. Только думаю, не станет она. Сестрицу свою взбалмошную больно любит. Да и Юлиан этот… натерпелся ведь невинно, чуть на каторгу не пошел! Небось кое-чего в жизни понял…

Возвращался Викентий Павлович в город бодрым галопом. Благо, теперь скакал уже по хорошему тракту. Думал о том – верно ли, что Юлиан Кокуль-Яснобранский извлек жизненные уроки из всего, что с ним произошло? И о том, что же он хотел взять тайком в доме своей тетки? И о том, что очень боялся молодой человек именно того, что раскроется эта его тайна – что пытался похитить что-то в доме Голицыных. А значит, страшится позора как ничего другого! Именно на этом и надо строить с ним новую беседу, ведь знает же что-то, упрямец!..

17

Наконец-то к Зыкину вернулась его обычная жизнерадостность. Последние дни ему досталось: и происшествие, когда он нес караул в тюрьме, и мучительные сомнения в связи с убийством исправницы Макаровой, и непонятная болезнь дочери. Теперь все как будто прояснилось, а все-таки какая-то тревога осталась. Переживал он за Танюшку! После того припадка в школе она уже вновь повеселела, по виду была совершенно здорова – дай Бог так и дальше будет! Но что с ней все-таки случилось? «Глубокий обморок, переходящий в сон…» – так сказал доктор. Но заметно было, что он тоже растерян, толком не может ничего объяснить.

Танюша была старшей у Зыкина. Поэтому ли или потому, что она девочка, но отец относился к ней особенно нежно. Младшие – Мишка и Тимошка – были обычными мальчишками: крепкими, шустрыми, озорными. Алексей Мартынович, конечно же, тоже любил их, но Танюшкой он просто любовался. Девочка росла прехорошенькая, ласковая и большая умница. Она уже два года училась в благотворительной школе для девочек при городском попечительском совете, ее очень хвалили, и Зыкин мечтал, что Танюша станет учиться и дальше – в женской гимназии! Как раз сейчас, летом, с несколькими старшими девочками учителя продолжали заниматься, готовя их к экзаменам в гимназию. А ведь среди людей его круга редко кто вообще отдавал дочерей в учение…

Он хорошо помнил день, когда с дочкой случилась беда. Накануне город потрясло убийство жены исправника. Зыкин вернулся домой со своего затянувшегося дежурства расстроенный, растерянный, с головной болью. Но к утру он уже отдохнул, успокоился – никто не узнал о его преступной сонливости на посту и не узнает! Жена кормила завтраком дочь – девочка торопилась в школу. Они заговорили о вчерашнем убийстве, ведь оба знали госпожу Макарову. И тут Алексей Мартынович вспомнил:

– Постой-ка, у меня ведь есть от покойницы подарок!

Жена и дочка посмотрели на него испуганно, а он замахал руками:

– Вот ведь и правда как выходит… Она еще живая их господину исправнику дала, а он меня угостил – булочками!

И достал сверток с «плюшками», как их назвал Макаров.

– Вот, возьми, Танюша, – сказал дочери. – Я съел одну вчера на дежурстве, а эти тебе оставил. А ты съешь да помяни добрым словом покойницу… Видишь, булочки-то еще мягкие, румяные…

Но девочка уже допивала чай, потому мать бережно завернула в салфетку обе булочки, положила в ее школьную сумку.

– Поешь, доченька, на переменке… Вера Алексеевна добрая женщина была.

На дежурство Зыкину нужно было заступать после обеда. Вот как получилось, что он был еще дома, когда прибежал младший сын Тимоша и закричал, тараща круглые от испуга и возбуждения глаза:

– Тятя, тятя! Там из школы пришли, говорят – наша Танюшка умирает!

Глупый малец напугал его чуть не до смерти! Хорошо, жены не было дома – ушла на рынок. Пока Зыкин бежал к школе, присланный за ним дворник все пытался его успокоить. Оказывается, девочки на переменке выбежали во двор, стали играть в пятнашки, и тут Танюша упала словно в обмороке…

При виде их столпившиеся девочки и взрослые расступились, и Зыкин увидел, что его Танюша лежит на траве, а голову ее поддерживает стоящий на коленях доктор. Тот оглянулся на бледного как смерть Зыкина и успокаивающе взмахнул рукой:

– Ничего страшного с девочкой вашей, похоже, не случилось. Сначала, видимо, был обморок, а теперь она спит. В себя пока не пришла, но спит, судя по всему, спокойно, дыхание ровное. Сердцебиение несколько замедленное, но так бывает у спящих… Странная, конечно, история…