Пока не пробил час

– Американское зерно заполоняет европейский рынок, и с этим ничего не поделаешь, – говорил Селецкий с апломбом, видимо продолжая начатый спор. – Цены падают, только крепкие помещичьи хозяйства могут этому противостоять.

– Ты, Петр Трофимович, как всегда, преувеличиваешь американскую опасность! – похлопал издателя по плечу один из братьев. – Мы, например, вовсе этой напасти не ощущаем. Особенно в прошлом и нынешнем году.

– Да, – подхватил второй, помоложе, – какие два урожайных года подряд, небывалые! И пшеница, и рожь, и ячмень – и Украину, и Россию обеспечим, по своей цене. Где той Америке!

– А вы что скажете, господин Макаров? – повернулся к нему Селецкий, словно за поддержкой.

Анатолий Викторович пожал плечами, делая затяжку, потом ответил:

– Насчет американского зерна ничего не знаю. А вот что хорошая, сытая жизнь утихомиривает людскую кровожадность – это точно. Как полицейский могу отметить, что случаи терроризма по всей стране за два последних года уменьшились. Значит, высокий урожай и мирная жизнь тесно связаны.

– Верно, дорогой наш исправник! – подхватил председатель управы. – А вот еще скоро запустим завод сельхозмашин, который строит у нас германская фирма «Классен Фрезе и Дик», да дадим крестьянским хозяйствам технику – никакие Америки нам не будут страшны как конкуренты!

– Если, конечно, не развалим крестьянскую общину, – скептически вставил старший Федоров.

– Прошу прощения! – Макаров помахал рукой и быстро пошел навстречу мировому судье. Ему вовсе не хотелось ввязываться в спор о крестьянских общинах. В какую компанию ни попади, везде всплывает эта навязчивая тема. Указ об освобождении крестьян от власти общин более трех лет назад принят, а все спорят о нем, спорят… Слава богу, хоть мировой судья от этой темы далек – жизнерадостный, упитанный вдовец, женолюб. А с ним – депутат земского собрания, местный дворянин Фрол Багреев. Тоже гуляка не приведи бог…

– Что же вы, Анатолий Викторович, не танцуете? – пошутил мировой судья. – Лишили наших дам лучшего кавалера!

– Все впереди, – засмеялся Макаров. – Да и дамское общество, знаете ли, утомляет.

– Не скажите! Видел вас в танце с Любовью Лаврентьевной – прекрасно смотритесь вместе. Опекаете ее?

– Да, мы дружим, – суховато ответил исправник, словно ставя судью на место.

– Знаю, знаю! – весело махнул тот рукой, совсем не обидевшись, а может, и не заметив холодного тона собеседника. – Вы с Савичевым большими были друзьями. И жена ваша с нашей «веселой вдовой» подруги. Вот и посодействовали бы мне, свели бы покороче с Любовью Лаврентьевной.

Макаров несколько растерялся:

– Шутить изволите?

– Отчего же!

Судья посмотрел на исправника пристально и насмешливо, потом в глазах его появился азартный блеск.

– Вы, молодые красавчики, считаете нас никуда не годными стариками. А ведь вышла Любовь Лаврентьевна в свое время замуж за Савичева. А мы с ним, между прочим, почти ровесники, да и тезки к тому же. Я вдовец, она вдова – глядишь, и сойдемся.

Фрол Багреев гомерически захохотал:

– Да уж вы, Владимир Васильевич, не прибедняйтесь! Зачем вам посредник? Видел я, как ловко вы подъезжаете к «веселой вдове», а она прямо млеет, слушая вас. Может, вы и есть тот самый загадочный любовник?

– Какой любовник?

Макаров растерянно переводил взгляд с Багреева на судью.

– О чем речь? – подошел, пыхтя сигарой, фабрикант Матвеев.

– Да вот, – Багреев все не мог унять своего веселья. – Наш исправник впервые слышит, что у госпожи Савичевой есть любовник.

– Ну-у, это ведь только предположение, – философски заметил Матвеев.

– Да об этом все говорят! – настаивал Фрол. – Вот только неизвестно, кто он, этот счастливчик.

Исправник с облегчением махнул рукой:

– Слухи, только лишь слухи!

– Однако не безосновательные, – поднял вверх палец Матвеев. – Молодая, красивая женщина, грустила после смерти мужа, и вдруг вмиг ожила, расцвела, еле дождалась окончания траура…

– Это верно, – согласился судья. – Я тоже заметил. И потом – она перебралась в свой дом на окраине, почти загородный. Такое уединенное место, удобное для свиданий.

– Не знаю, не знаю, – постарался защитить подругу жены Макаров. – Она уверяет, что любит природу, уединение…

– Уединение вдвоем, – опять хохотнул Багреев. – Есть ведь в центре города чудесный особняк. Нет, там ей неудобно, уединения не хватает!

– Да ладно тебе, Фрол, – поморщился Матвеев. – Любовь Лаврентьевна женщина свободная, вольная в своем сердце и выборе. А если кто и завелся у нее – немудрено, первая красавица в городе!

– Уж не положил ли ты на нее глаз?

– Положил, признаюсь. Даже думаю: не посвататься ли?

Макаров покачал головой:

– Знала бы Любовь Лаврентьевна, как мы ее тут обсуждаем! И какие женихи у нее намечаются…

– Все городские невесты будут в трауре! – подхватил Багреев.

Фабрикант Матвеев и в самом деле считался одним из самых завидных женихов. Еще молод – слегка за сорок, холостяк, приятной внешности, образован. И – миллионщик!

Матвеев изящным движением руки остановил пробегающего мимо лакея с подносом, взял бокал, отхлебнул.