Пока не пропоет петух

На следующий день Стефано сидел и курил, наслаждаясь непривычной усталостью от ночного спуска с горы, до сих пор сладострастно отяжелявшей его тело. Он так давно не бродил по полям при свете звезд… В то время вся гора кишела дружески настроенными, узнававшими друг друга по голосам группками, они что-то кричали или, наталкиваясь в ночи на изгороди, летели кувырком. Перед ними или за ними спускались женщины, которые смеялись и разговаривали. Кто-то пытался петь.

В остерии были Винченцо, Гаетано и другие из ночной компании. Все смеялись над фининспектором, который, не привычный к вину, здорово перебрал и, возможно, все еще спал в какой-нибудь канаве.

— Позорники, — сказал Стефано. — У нас напиваются все.

— Вам было весело, инженер? — спросил чей-то звонкий голос.

— Он не веселится, потому что ему не нравятся женщины, — отозвался Гаетано.

Стефано улыбнулся: «Женщины? Я их не видел. Если только вы не называете женщинами те юбки, что танцевали друг с дружкой под присмотром приходского священника. А мужчины никогда не танцуют?».

— Но это же была не свадьба, — ответил Гаетано.

— И вам никакая не пришлась по душе, не понравилась? — спросил лысый Винченцо.

— Ну, послушаем, какая была самой красивой? — заинтересованно продолжил Гаетано.

Все уставились на Стефано. Чьи-то бездонные и лукавые глаза его откровенно провоцировали. Стефано отвел взгляд и вынул сигарету.

— Ну, поножовщина мне ни к чему, — медленно, стараясь казаться вежливым, выговорил он, — но самой красивой не было. У вас есть настоящая красавица, но ее не было…

Ему не хотелось говорить, но он говорил. Возбуждение других передавалось и ему. Он чувствовал, что смешивается с ними, становится глупым, как они. Он улыбнулся.

— …Не было…

— Но кто она?

— Не знаю. Откровенно говоря, думаю, что служанка. Красива, коза. Нечто среднее между статуей и козой.

Он замолчал, его засыпали вопросами. Пытались называть ему имена. Он отвечал, что ничего о ней не знает. Но, судя по их описаниям, у него создалось впечатление, что ее зовут Конча. Если это была она, сказали ему, она с гор и действительно настоящая коза, готовая отдаться любому козлу. Но красоты в ней никто не видел.

— Если женщины похожи на женщин, они вам не нравятся? — спросил Винченцо, и все засмеялись.

— Но Конча приходила на праздник, — произнес молодой брюнет, — я видел, как она болталась за церковью с двумя или тремя парнишками. Инженер, ваша красавица обслуживает молокососов.

— Да кто на нее позарится? Ею попользовался даже старый Спано, у которого она была в прислугах, — добавил Гаетано, глядя на Стефано.

Стефано оборвал разговор. То же чувство физического одиночества, не покидавшее его весь день в праздничной толчее под странным небом там, наверху, вернулось вновь. Весь день Стефано был как бы обособлен, как бы вне времени и пространства, особенно когда он останавливался и смотрел на улочки, распахивавшиеся в небе. Почему Джаннино, смеясь, и сказал ему: «Идите, идите с Феноалтеа. Вы развлеклись?».

Стефано мог смешаться с другими и забыть о сияющем на улице полудне, горланя песни в той комнате с низким деревянным сводом, в которой охлаждались на подоконнике кувшины с вином. Так и поступил Пьерино, фининспектор. Или, расхрабрившись и найдя оправдание в вине, искать в пестрой толпе Кончу. Стефано же спрятался в толпе, бродя вместе со всеми, но отгородившись от них, чтобы уловить то, чем гам, смех и топорная музыка взволновали его в этот зыбкий день. Это низкое окно, открывающееся в пустоту в голубом облаке моря, показалось ему узким и вековечным окошечком той, тюремной жизни. Там, наверху за этими выцветшими и облупленными стенами жили женщины и старики, которые никогда не покидали звенящую тишиной площадь и эти улочки. Для них обманчивая мысль, что весь окоем можно прикрыть рукой, была вполне реальной.

Стефано, прикрывшись веером карт, изучал лица молодых ребят, которые прекратили разговор. Кто-то из них родился там, наверху. И все их семьи спустились вниз. Казалось, что в этих бойких, затененных ресницами глазах, в мрачной худобе, оживают все страсти, выстраданные в той норе, в той одиночной и обособленной на небе тюрьме. Их взгляд и внимательная улыбка казались светом в проеме оконца.

— Деревня мне понравилась, — произнес Стефано, делая ход. — Она похожа на высящиеся у нас в горах замки.

— Вы смогли бы здесь жить, инженер? — улыбаясь, спросил молодой брюнет.

— Живут везде, даже в тюрьме, — заметил Феноалтеа.

— Тут мне было бы хорошо с козами, — сказал Стефано.