Пока не пропоет петух

— Здесь платят за пансион, — продолжала Эльвира, — но случаи, подобные нашему, исключение. Будет стоить мало или ничего. Это большое милосердие…

Так Дино остался в пансионе, а Эльвира ушла, беспокойно оглядываясь на меня и уверяя, что принесет и другие веши, что теперь Дино послужит мне ширмой. Она мне передала приветы от своей матери и Эгле. Сказала, что каждый вечер ставила на стол мою тарелку. Бывает, ей с матерью кажется, что я спускаюсь по лестнице.

XVIII

По тому, как я на него посмотрел, по моим жестам Дино понял: раньше мы никогда друг друга не видели. Вечером, когда мы входили в часовню, я спросил его, бывал ли он когда-нибудь в монастырском пансионе. Он, не поднимая глаз, ответил, что раньше бывал тут с мамой. Он лучше меня разыграл комедию, ему, выбитому из привычной колеи, не нужно было даже притворяться. Около нас ходили ребята, кто-то слушал. Тогда я ему сказал: чтобы жить в пансионе, нужно забыть о прошлой жизни, даже не говорить о ней. «Тот, кто болтает, — добавил я, — не мужчина».

На следующий день я увидел, как он бегал с другими ребятами и что-то кричал. Слава Богу. Он не дулся, не прятался по углам; я спрашивал себя, очутись я на его месте, вел ли бы я себя так же. Я даже почувствовал какую-то досадную гордость и сказал себе, ладно, он мальчик, но мы из одного теста. Если бы Фонсо, подумал я, заперли в пансионе, вел бы он такую жизнь, как я? Уже сама мысль была нелепой. Фонсо был в горах и рисковал своей жизнью. Как такое возможно? Каждый день грозил ему смертью, как и мне в то утро, когда меня должны были схватить. Даже очень давно, в детстве, я не был таким храбрым, как Фонсо. Я отличался даже от Дино. А теперь у Дино не осталось никого, кроме меня.

Я смотрел, как он бегал. Я смотрел, как в часовне он толкал товарищей. Я смотрел, как он исподтишка рассматривает витражи, когда молится. Свитер под курткой, грубые красные руки, упрямые глаза. Он вкладывал всю душу, играя в нашу игру, оставаясь невозмутимым, тайком подмигивая мне. Я вспоминал лето, Гордона, низину с дикарями, желтых людей. Я думал, что все осуществляется, даже бестолковые детские желания.

Весна была уже в полном разгаре, и по воскресеньям мальчики колонной отправлялись в Кьери и за город. Я вдыхал свежий воздух и грелся на солнышке в пустом дворе. Я спрашивал себя, закончится ли война под весенним небом, в апреле или в мае. Новости, радио вновь бередили душу. Повсюду бушевали наступления, высадки союзников, надежды. Один раз я высунул нос за ворота. С тех пор, как я узнал, что больше никто меня не ищет, я впервые вышел на улочку, добрался до небольшой площади, торжественной и невероятной, с церковью и колокольней; за крышами я увидел холм, фиолетовый холм далекого Пино. Но стоило ли рисковать, если война закончится завтра? Я не завидовал тем, кто выходил на прогулку. Я слушал их разговоры, когда они возвращались.

Говорили о солдатской казарме, озверевшие чернорубашечники бродили по полям, а ночами стреляли по окнам. Их врагами были молодые призывники и те, кто уклонялся от призыва. Парни с Юга, спрятавшиеся, как и я, в пансионе, тайком убегали из него, ссорились в кафе из-за женщин. О своих подвигах они рассказывали мне с довольными ухмылками. Они не прекратили своих вылазок даже тогда, когда чернорубашечники повесили на площади патриота. «Дурак, — говорили они, — понятно, болтался с оружием». Однажды настоятель созвал их всех и прочел им проповедь. Мол, нужно прекратить походы к женщинам. Храните свое доброе имя, ребята. Хотя и тяжелые настали времена, но ничто не может оправдать распущенности. Здоровье — это достойный образ жизни. О других опасностях он не упомянул.

Позже я услышал, как Дино в кругу товарищей рассуждал о партизанской борьбе. Все нападали на высокого костлявого парня, который защищал республику. Они насмешливо спрашивали его, почему он больше не приходит в школу в военной форме. Кто-то награждал его тумаками. Дино, самый маленький из наиболее разъярившихся, вопил: «Ну, и где социализм? Где социализм?». Но вот уже отец Феличе входит в кружок и успокаивает ребят. «Вы не знаете, что это грех?» — ворчливо обращается он к старшим. Он их рассмешил и кому-то дал подзатыльник. Мне не понравилась усмешка Дино.

Я подошел к нему попозже, когда он сидел у основания колонны. Он видел, что я иду, но головы не поднял. Я его спросил, зачем он так много болтал, разве так хранят тайну. «Если бы ты был с Фонсо, — сказал я ему, — тебя бы уже давно расстреляли. Ты, как Джулия, — спокойно продолжил я, — не умеешь держать язык за зубами».

Он смущенно, но спокойно посмотрел на меня. «Я хочу уйти к Фонсо, — проговорил он. — Я больше не хочу возвращаться в дом к старухе».

Я этого ожидал и дал ему выговориться. Он знал в Турине двор, где была явка связных Фонсо. Ему надоели женщины. Ему хотелось в горы, хотелось остаться там с другими.

— Это сложно, — сказал я. — Если бы ты им был нужен, они бы тебя позвали. Кто знает, где теперь их отряды. Немцы прочесывают все.