Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью

Война между греками и турками — двумя народами, пустившими корни на этом острове, — была жестокой. Обе нации сформировали свои армии. Многие погибли. Десятки тысяч людей лишились крова.

Каждый киприот помнит те дни, даже дети, которые знают о тех событиях лишь по рассказам взрослых.

«Моя мать развешивала белье, — рассказывал один наш друг-турок по имени Фират, вспоминая о греческом бомбовом ударе. — Она так напугалась, что выскочила из шлепанцев».

Аврааму было тринадцать, когда турецкая армия подошла к его дому. Он, еще трое детей и их родители сели в машину и поехали искать убежище в сосновом лесу на склонах горного хребта в нескольких часах пути от дома.

«Мой отец сказал: „Заночуем здесь“, — вспоминал Авраам. — А я спросил его: „Где — здесь?“»

Они прожили в лесу месяц, ожидая, что со дня на день смогут вернуться домой.

Но так и не смогли.

По решению ООН остров разделила Зеленая демаркационная линия. К югу от нее находится Греческая Республика Кипр, к северу — самопровозглашенная (и так никогда международно не признанная) Турецкая Республика Северного Кипра. Пересечь эту черту не может никто.

Две части одного острова оказались оторваны друг от друга так же необратимо, как я была оторвана от своего отца, человека, которого мне захотелось узнать.

Панос и Сулла были греки-киприоты с севера. В 1996-м они уже больше двадцати лет не были дома. А потом Паносу выпала редкая возможность.

Известный детский хирург, он спас жизнь сыну турецкого министра. Благодарный министр спросил у Паноса, чем он может ему отплатить.

Панос попросил, чтобы им с Суллой разрешили пересечь границу и побывать в тех местах, где прошло их детство.

Им дали один день, и то в сопровождении военных. Вот до чего строгие порядки на Кипре!

К моему первому приезду в 2010 году напряженность немного спала. Зеленая линия осталась, но Джорджу и Юле позволили свозить меня на север.

Я даже не поняла, как это было для них непросто. Просить греческого киприота перевезти вас на турецкую сторону — это все равно что упрашивать человека, бежавшего с Кубы, сопроводить вас на этот остров. Чувство утраты, как личной, так и культурной, неизмеримо.

Когда мы пересекали границу, Юла подвела итог своим переживаниям, прошептав:

— Тысяча вздохов.

В ту первую поездку мы проехали мимо дома в Фамагусте, где прошло детство Юлы: его теперь занимала турецкая семья. Джордж уговаривал ее не смотреть, но она была непреклонна. И смотрела, не произнося ни слова, пока дом не скрылся из виду.

Потом мы поехали безлюдными дорогами к восточному берегу острова, тем же путем, каким Сулла и Панос ехали в 1996 году. Как и у них тогда, в нашем распоряжении были считаные часы. Прилетев впервые, я не могла знать, как все сложится, и на эту поездку с трудом удалось выкроить день.

В свой второй приезд я была исполнена решимости вернуться в Северный Кипр во что бы то ни стало. Чтобы без спешки, не так, как тогда, окунуться в атмосферу тех мест, которые любил Панос. Посетить монастырь Святого Андрея, откуда он привез тот медальон, который я теперь ношу как украшение, медальон Паноса.

И Черепаший пляж, где Панос, по словам Суллы, сбросил туфли и танцевал босой на золотом песке, вскинув над головой руки и кружась от радости.

Восточная часть полуострова Карпас, где вырос Панос, — холмистая, скалистая, сухая и безлюдная земля. Жителей там и всегда было немного, а с тех пор, как вторглись турки, вообще почти никого не осталось, поэтому земля стоит невозделанная, совсем не как в греческой части острова. Здесь можно часами ехать по пустынной дороге и не увидеть ничего, кроме камней, колючек, заброшенных полей и зарослей ежевики.

А потом дорога вдруг обрывается в сотне футов над бухтой, где сапфировая синь переходит в лазурь.

Дорога сначала петляет, затем решительно сворачивает назад, в заброшенные поля и колючки, и вдруг новый поворот открывает глазу другую, большую бухту, где оттенки сапфира и аквамарина мешаются с бирюзой.

Посреди пустыни торчит написанный от руки знак, и мы понимаем, что приехали: «Черепаший пляж Хасана. Въезд машинам открыт».

Мы сворачиваем на песчаную дорогу, которая вьется по склону холма вниз, к морю. Но до самого моря мы так и не доехали: на полпути свернули к открытому кафе — единственной постройке на пляже — и там вышли из машины.

И тут же ощутили себя частью открыточного вида.

День был такой ясный, что в сорока милях от берега были видны горы Турции. На небе не было ни облачка. Солнце заливало каждый дюйм открывшегося нашим глазам пейзажа, зажигая синие искры на просторах Средиземного моря.

Я так часто наблюдала эту игру цвета на берегу океана.

На Гавайях, где я стояла на утесе рядом с Джоном, Тихий океан был темно-фиалковым.

Мелкие воды вокруг Багамских островов переливались всеми оттенками аквамарина, отмели пляжей, когда мы с Нэнси смотрели на них сверху, из самолета, казались нам голубым стеклом.