Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью

Мальчики Стеф, всегда такие ласковые с мамой, не скрывали своих чувств к девушкам в ее присутствии. И это было так приятно видеть. Мы с Джоном женаты уже двадцать лет, а мне все еще неловко целоваться с ним в присутствии родителей.

Обри наслаждался тем, что мы все собрались вместе ради него. Я слышала, как он говорил кому-то из детей:

— Знаешь, это ведь мои каникулы.

Он сказал это не надменно, а радостно.

— Знаешь, почему это моя поездка? — спросил он у меня ближе к концу. — Потому что я очень хочу сделать здесь кое-что.

«Уж наверняка не найти львиную лапу», — подумала я.

— Я хочу полетать на парасейле, — сказал он.

Он видел такие буксировочные парашюты на пляже. Забава состоит в том, что вы пристегиваетесь к парусу, который тросом прикреплен к лодке, лодка набирает скорость, и вы взлетаете на парусе футов на тридцать-сорок вверх.

Обратите внимание, Обри всего одиннадцать.

— А возрастные ограничения есть? — спросила я, думая, что уж детям-то наверняка не разрешают заниматься таким опасным спортом.

— Детям до шести запрещается! — сияя, выпалил Обри. — А с шести уже берут!

— Ну-ну. Только брату ни слова!

Обри малорослый, как я. И его часто не пускают на разные аттракционы. Он все еще расстраивается, вспоминая нашу последнюю поездку в аквапарк, где его завернули с американских горок потому, что он на полдюйма ниже, чем требуется.

— А по росту ограничения есть? — спросила я, наполовину надеясь, что есть.

— Нет! — выпалил Обри снова.

Нет, наш Обри вовсе не сорвиголова. И если ему так втемяшилось полетать с парашютом, то какое право имею я его останавливать? «Пусть пробует новое, — подумала я. — Пусть живет на полную. Летает. Ест жгучий красный перец. Прыгает с мостиков. И не пугается аллигаторов в канале, если их там не видать. Ведь если бояться всего, что может случиться, — что это за жизнь?»

Обри полетел в паре со своим кузеном Уильямом, тому восемнадцать. Смотреть я не пошла, мне не хотелось, чтобы катавасия со спуском меня вниз испортила ему удовольствие. Со своего балкона я его не видела, но представляла, как он летает, свободный и счастливый.

Меня радовала мысль, что Обри парит там один, без меня.

Ему ужасно понравилось. Целых двенадцать минут он парил над берегом.

— Высотища! Люди на пляже были вот такие маленькие, — сказал он, расставляя большой и указательный палец примерно на дюйм.

— Ого! Тебе было страшно?

— Нет. Ну… сначала, немножко. Я прямо окаменел.

Кузен Уилл подтянул на нем ремни, и, поняв, что они его держат, Обри расслабился.

И в изумлении огляделся.

Увидел зеленую воду у самого берега, которая становилась все синее, чем дальше в открытое море. Увидел гладкие дюны вдали. И крошечные фигурки людей на песке.

А еще он слушал тишину.

— Там было так тихо! — сказал Обри.

Только один уголок паруса оторвался и то и дело хлопал на ветру.

— Кроме него, все было тихо, — сказал Обри. — Так классно!

В общем, никакого шанса посидеть с Обри спокойно у меня так и не было. И ни одного шанса подарить ему мою ракушку тоже. Последние главы книги остались непрочитанными.

Оно и к лучшему. Ракушка, как я поняла, была бы ужасным подарком для Обри. Меня так заклинило на задуманном мной голливудском моменте, что совсем упустила из виду значение раковины в книге: к тому везунчику, кто найдет такую, вернутся родители.

А я ведь не вернусь к Обри, по крайней мере во плоти.

Но я надеюсь, что вернусь к нему духовно. Во всем, что он увидит и почувствует. В воспоминаниях, которые мы создали вместе.

Ищите меня в ваших сердцах, дети мои. Ощутите, что я там, внутри вас, и улыбнитесь, точно как я, когда ощутила внутри себя Паноса в том заброшенном монастыре.

Ищи меня в лучах заката.

Сколько они себя помнят, я всегда во всеуслышание восхищалась закатами. «Ну разве не красота?» — с придыханием спрашивала я.

Так что теперь они обречены делать то же самое.

— Погляди! — совсем недавно сказала я Обри, показывая ему, как золотятся, розовеют и оранжевеют облака.

Марина говорит, что хочет когда-нибудь поселиться в Нью-Йорке. Уэсли мечтает стать тренером дельфинов или смотрителем морских черепах. Их воспоминания уже цветут пышным цветом.

Я еще не ушла. У меня еще есть сегодня. Я еще могу отдавать.

Я знаю, что конец уже близок, но я не отчаиваюсь.

Я совершенно спокойна за детей, о них будет кому позаботиться. Джон, Стефани и Нэнси будут возделывать сады воспоминаний в их душах, как в своих.

Они пообещали свозить Обри на Кипр, чтобы он увидел своих родственников, на которых он так похож. Обещали помочь Марине с выбором свадебного платья. Обещали, что будут развивать талант Обри к рисованию.

Я оставляю вам, дети, воспоминания обо всем том, что мы открыли и чему радовались вместе. Я оставляю вам эту книгу. Ту, над которой работала почти каждый день нашего волшебного года. Вот и сейчас я выстукиваю своим последним пальцем, вот так.

М-А-Р-И-Н-А

О-Б-Р-И

У-Э-С-Л-И

П-Р-О-Щ-А-Й-Т-Е, мои дорогие.

Благодарности

Не плачь из-за того, что прошло.

Улыбнись тому, что это было.

Доктор Сьюз