Глаза его были потухшими и безжизненными. Он сильно похудел, ссутулился и выглядел хуже, чем когда вернулся из тюрьмы. Стоя перед воротами, он с опаской оглядывался по сторонам. Я поспешила впустить его в дом. Он спросил, где Света, я ответила, что она умерла. Казалось, он не удивился, а всего лишь услышал подтверждение. Даже не спросил, как она умерла, чем вызвал у меня недоумение. Затем попросил поесть, и я быстро приготовила ужин. Пока возилась на кухне, я постоянно поглядывала на него. Взгляд Тихони стал тяжелым, из груди постоянно вырывался стон, словно ему доставляло невероятных усилий находиться рядом со мной. Он сказал, что приехал в город на поезде, но я была уверена, что он солгал – и тут же испытала разочарование. Сколько времени я ждала его, сколько слез вытекло из моих глаз, а первое, что произнесли его уста – ложь!
После ужина он сел перед телевизором и уставился на экран. На его лице не было никаких эмоций, он смотрел в одну точку и о чем-то думал. Казалось, он принимал какое-то важное решение, поэтому я старалась ему не мешать.
Я постелила ему на диване в гостиной, а сама легла в спальне. Среди ночи почувствовала, как он сел ко мне на кровать, открыла глаза и спросила, что ему нужно. Тогда-то он и начал изливать все, что накопилось у него на душе. Говорил, что, узнав об аборте, возненавидел меня, что хотел убежать от меня так далеко, чтобы больше никогда не видеть и не слышать. Говорил он жестко, каждое его слово как хлыст больно полосовало мое сердце. Я лежала молча, не двигаясь, и слушала его с предельным вниманием. На похороны матери он не пришел только потому, что знал, что там буду я, но он был на кладбище и видел меня издалека, а ведь именно там я его и почувствовала. Затем он сделал паузу и продолжил, но уже совсем другим тоном. Сказал, что чем дольше меня не видел, тем больше сходил с ума. Он много говорил о своих чувствах и в конце монолога неожиданно признался мне в любви. Сказал, что мы две половинки одного целого и никогда не должны предавать друг друга.