Пока не выпал дождь

Джонатан Коу Пока не выпал дождь

Телефон зазвонил, когда Джилл трудилась в саду — сгребала листья в медно-рыжие кучи, — а ее муж лопатой бросал их в костер. Была поздняя осень, воскресенье. Услыхав пронзительные трели, Джилл побежала на кухню, где ее сразу окутало теплом; она и не замечала, до чего же холодно на улице. Ночью ударит мороз, как пить дать.

Закончив разговор, она вернулась к разгоравшемуся костру. Голубоватый дымок спиралью поднимался в небо, уже начинающее темнеть.

При ее приближении Стивен обернулся. По глазам жены он понял: ей сообщили плохие новости, и тут же подумал о дочерях, о воображаемых опасностях центрального Лондона, о взрывах, о метро и автобусах — уже не обыденном транспорте, как раньше, но скорее тотализаторе, где на кону стоят жизнь и смерть.

— Что-то случилось?

И, когда Джилл ответила, что умерла ее тетя Розамонд — на семьдесят четвертом году жизни как-никак! — Стивен не смог сдержать малодушный вздох облегчения. Он обнял жену, минуту-другую они стояли молча, тишину нарушали только треск горящих листьев, воркованье диких голубей да едва различимый вдалеке шум автомобилей.

— Ее нашла врач, — сказала Джилл, высвобождаясь из объятий. — Она сидела в кресле, прямая как палка и такая же жесткая. — Джилл вздохнула. — В общем, завтра придется ехать в Шропшир, встречаться с адвокатом. А потом устраивать похороны.

— Завтра? Я не могу.

— Знаю.

— Собрание попечительского совета. Там все будут. Я назначен председателем.

— Знаю. Не беспокойся.

Она улыбнулась и пошла по садовой дорожке к дому, ее волосы колыхались при ходьбе. «Пепельная блондинка» — единственное, что Стивен мог с уверенностью сказать о жене. Он смотрел ей вслед и чувствовал, что опять, в который раз и сам того не желая, подвел ее.

* * *

Хоронили Розамонд в пятницу утром. В детских воспоминаниях Джилл деревня, где жила тетка, неизменно сияла яркими сочными красками, но сейчас на нее будто вылили ушат серой гуаши. В этих воспоминаниях, что хранились на сотнях слайдов, каким-то чудом не выброшенных на свалку, небо было всегда высоким и синим, теперь же — простыня идеальной и бессмысленной белизны. На фоне бесцветного неба ветер покачивал купы темно-зеленых лиственниц и блеклых платанов, шелест их ветвей силился перекрыть несмолкаемый гул дорожного движения, доносившийся с шоссе. Лужайка во дворе церкви там и сям проросла камнями — урожаем скромных надгробий, покрытых мхом и лишайником, кое-где покосившихся и заброшенных. За кладбищем в слабом осеннем свете вздымалась церковь Всех Святых, красновато-коричневая, грузная, лишенная возраста. Часы на башне показывали одиннадцать, блеск старательно начищенных позолоченных стрелок плохо сочетался с обликом церкви. Стены были сложены неровно, из разносортного кирпича, словно древних строителей подгоняли сроки. На башенных зубцах гнездились грачи.

Джилл стояла в воротах церковной ограды под маленьким деревянным навесом, под руку со своим отцом Томасом, и наблюдала, как к церкви мелким ручейком, огибая паб «Герб Сатерленда», тянутся скорбящие. Рядом стоял ее брат Дэвид. Последний раз брат и сестра были на этом кладбище лет двадцать назад, когда приходили, чтобы прибраться на могилах дедушки и бабушки с материнской стороны, Джеймса и Гвендолин. Тогда не обошлось без приключений. В ту пору Джилл была подвержена вспышкам ясновидения с уклоном в сверхъестественное, и она клялась брату, что своими глазами видела на кладбище призраков дедушки и бабушки. Видение, по ее словам, длилось очень недолго, но было абсолютно четким и ясным: старички сидели на скамейке, пили чай из термоса и дружески, хотя и не слишком увлеченно, беседовали. Дэвид так и не решил, стоит ли верить россказням сестры, но напоминать о том случае стеснялся. Они стояли в молчаливой солидарности по обе стороны от отца, кивая каждому вновь прибывшему и мало кого узнавая. На похороны пришли старые друзья покойной и дальние родственники, которых либо давно позабыли, либо считали умершими. Немногие здесь знали друг друга. Сборище получилось на редкость тихим.