Пока не взошла луна

Я мечтала, что найду листки бумаги по свою сторону стены. Воображала себе разные способы, которыми любимый может послать мне весточку. Я продолжала витать в облаках, даже когда Кокогуль украшала золотистой тканью хранившийся в ящике комода серебряный поднос, готовя сладкое угощение, чтобы принять сватовство. Я продолжала витать в облаках и тогда, когда в нашей скромной гостиной перед ликующей биби Ширин поставили этот поднос. Сестры с тайным волнением наблюдали за Наджибой. Она держалась скромно, потупив глаза, а биби Ширин расцеловала ее в обе щеки и крепко обняла. Наджиба поцеловала руку своей будущей свекрови.

Как я могла не смотреть на жениха сестры? Как могла не глазеть на мужчину, внушившего мне иллюзию, будто я что-то значу? Он и вправду оказался красивым, и от этого стало только хуже. У него были каштановые волосы и ласковые романтичные глаза. В своем кофейном костюме с широкими отворотами он выглядел уверенным, однако не слишком. Он обвел взглядом комнату, ненадолго останавливаясь на гостях и родственниках. Я заметила – за этим я следила особенно внимательно, – что он ни разу не посмотрел на меня и Наджибу. Это наблюдение дало богатую пищу моей фантазии.

Наконец-то нас не разделяла стена. Именно этого он хотел, так ведь? Он поцеловал руки моему отцу и Кокогуль. Отец тепло обнял его. Вновь подойдя к своей матери, он поднял глаза и смущенно улыбнулся невесте. Все это я видела от начала до конца. Я даже обошла комнату, угощая завернутыми в фольгу шоколадными конфетами нескольких гостей: сестру и мужа биби Ширин, моих дядюшек и тетушек. Кокогуль, опасаясь моего непредсказуемого поведения, в этот раз попросила подать чай Султану. Скорее всего, она правильно поступила, не доверив это мне.

– Наджиба, – со слезами счастья на глазах воскликнула биби Ширин, – с этого дня ты – моя дочь! Красавица моя, у тебя теперь две матери. Ты принесла огромное счастье в нашу семью!

Любимый мой… У меня покраснели щеки при мысли о наших тайных беседах. Я казалась себе маленькой и глупой. Наверное, он видел мое любовное стихотворение и удивился моему безрассудству. Наверное, он посмеялся над тем, что позволил всему этому зайти так далеко. А может быть, устыдился того, что думал когда-то взять в жены меня, чужую падчерицу, девушку без матери.

Мне хотелось выбежать из комнаты. Разорвать золотистую ткань и устроить такую сцену, чтобы меня наконец услышали. Выплеснуть свою боль.

Я смотрела перед собой остановившимся взглядом, медленно осознавая, что Кокогуль оказалась права. Зависть и ревность отравили мою любовь к сестре. Это было радостное для Наджибы событие. Она вступала в союз с красивым мужчиной, ее принимала любящая семья. А я не могла разделить с ней эту радость, потому что в душе у меня бушевала гроза.

И одна из мыслей звучала громом, заглушая все остальные: у Наджибы теперь было две матери, а у меня ни одной.

Ферейба

11

Его звали Хамид. Он уже не принадлежал мне, и я могла произносить его имя, не заливаясь краской. В какой-то мере было к лучшему, что я никогда не называла его по имени. Для меня эта цепочка звуков ничего не значила. И его лицо не взволновало меня. У меня не осталось воспоминаний о его глазах. Я никогда не видела его рук. Во многом Хамид остался для меня незнакомцем.

Мой гнев и мою боль питали его шаги, звук его голоса, ароматы сада.

Я пообещала себе никогда больше не верить так слепо.

Обрученные много времени проводили вместе. Они гуляли неподалеку от дома, не скрывая от чужих глаз свои смущенные улыбки и тихие разговоры. Наджиба возвращалась домой раскрасневшаяся. Я знала причину. Я могла рассказать, как разговаривала с ее женихом, как он раздавал мне пустые обещания, но прикусила язык, сказав себе, что благороднее молчать.

Недели напролет я смотрела на то, как они приходили и уходили. Кокогуль светилась от радости и хлопотала, готовя дочь к свадьбе. Много раз к нам заходила биби Ширин. Они с Кокогуль были так же поглощены друг дружкой, как жених и невеста. Со дня обручения я держала свои чувства в себе. Кокогуль простила меня, не желая углубляться в расспросы. О разрезанном в клочки платье она ничего отцу не сказала.

Однажды во внутреннем дворе я столкнулась с Хамидом. Он ждал Наджибу – она вернулась в дом за шарфом. Настала осень, и к вечеру холодало. Хамид обернулся на звук закрывшейся за мной двери. Он ждал Наджибу, и при виде меня мальчишеская улыбка сползла с его лица. Я заметила, как его руки и ноги напряглись. Каждой частичкой своего тела он хотел бежать, словно наш двор в один миг превратился в клетку.

Он пробормотал приветствие и отвернулся, спрятав руки в карманах. Выглядел он так, словно и сам хотел спрятаться.

Я колебалась. Мне хотелось вернуться в дом со своей корзиной мокрого белья. И в то же время от выражения его лица ко мне возвращались силы. От стыда он отвел глаза в сторону и ссутулился, словно стараясь уменьшиться.

– Салам, – громко и отчетливо произнесла я, сама удивившись тому, как уверенно прозвучал мой голос.

Хамид вздрогнул.