Пока ночь

Клаус фыркнул, заслюнив при этой оказии манжеты мундира и скатерть - свою голову он опирал на руках, только время от времени голова ускользала, и тогда хозяину приходилось довольно долго сражаться с нею, чтобы хоть как-то управлять ею.

- Гитлер, - еле промямлил он.

- Ах, понимаю, фронт.

Емке протянул руку за рюмкой, поднял ее ко рту. Глянул: пустая. Тогда он ее выпустил, и рюмка со стуком покатилась по столешнице.

- Я не хочу умирать! - нечленораздельно произнес он, наклоняясь в сторону Трудного. Пола расстегнутого мундира зацепилась за сухой веник цветка, торчащего из коричневатой вазочки, что была единственным украшением столика.

- А кто же хочет? - сентенционально заметил Ян Герман, разыскивая в карманах сигареты и спички, потому что, обычно, он никогда не помнил, куда их в последний раз сунул.

- Они хотят! Они хотят! - заныл Клаус с рыданиями. - Тут все желают умереть! - Он замахнулся рукой на какие-то горячечные видения, повисшие над ним в стоячем воздухе. - Ведь вы поляк, правда? Вы есть поляк, - он навел свои набежавшие кровью глаза на Трудного. - И герр мне скажет, а в чем тут дело. Лично я не понимаю, ничего не понимаю.

Трудны наконец-то нашел сигареты, одну прикурил, огляделся по залу. Тесный, плохо освещенный, клиентам низкого класса он предлагал иллюзию уюта - чудовищно фальшивую по причине отсутствия толпы, создающей шум и толкотню, камуфлирующих всех однообразной маской анонимности. Официанты, которым на все было наплевать, о чем-то тихонько разговаривали у бара. Две бляди плачущими голосочками исповедовались друг другу над рюмками с красным вином. Лысоватый капитан люфтваффе храпел, развалившись на столике с до невозможности измятой скатертью, залитой какой-то зеленоватой жидкостью. В самом темном уголке сидел мрачный старец и с миной осознающего трансцендентальное значение момента мученика на морщинистом лице заливался довольно-таки мутноватой чистой. С улицы доносились отзвуки вялого уличного движения.

- Так чего вы не понимаете?

- Смерти! - завопил Емке, потом сразу же перешел на шепот: - Так как там с этим убиванием, а? Ну, так как же? - Откуда-то он вытащил черную фуражку и сунул Яну Герману под нос серебряную эмблему черепа с двумя скрещенными костями под ним. - Видишь, герр, это? А вот они видят и считают, будто я знаю. Только я не знаю. Пан мне скажет. Что это означает? Так в чем тут дело со всеми этими смертями?

Трудны глянул в дым от своей сигареты.

- Куда вас направили? - спросил он.

- Tottenkopfverbande, - шмыгнул носом оберштурмфюрер.

- Ну, тогда вы быстро все узнаете.

- А я хочу сейчас! - орал Емке. - Немедленно! - И официанту: - Пива! Или чего-нибудь!

Официант принес чего-нибудь.

Ян Герман подумывал над тем, не подняться ли попросту, да и не уйти ли отсюда. Подарки Яноша могли быть опасными для одаренного, в чем Трудны как раз сейчас убедился.

- Герр Емке. Герр Емке...! Вы должны были рассказать мне историю одного дома на Пенкной. Вы помните? Была такая договоренность. Вы помните разговор с штандартенфюрером Яношем?

Нечто подобное Емке помнил.

- Янош... э-э, Янош. Ну да. Этот дом, - он захлопал веками, потряс головой. - А какое, собственно говоря, вам до него дело, а?

- Я в нем живу.

- А-а, так герр в нем живет! А-а... тогда прошу прощения. Если герр в нем живет, тогда конечно, обязательно... - он фыркнул и сразу же проснулся. - Так в чем там дело?

Ян Герман решил отказаться от своего намерения поговорить.

- Да ничего, все нормально, спите.

Клаус Емке возмутился: