Пока ночь

На следующее утро он вывел своего человекоида на Пенкную, и как только тот исчез за поворотом, поднял его в подверх вместе с окружавшей его тонкой оболочкой одежды. Ян Герман понимал уже пространство и его свойства настолько хорошо, чтобы выполнять подобного рода действия инстинктивно, не раздумывая; по сути своей, он уже освоил все те штучки, которые в свое время представлял ему Шниц. Дольше всего он раскусывал трюк с исчезающей стеной, поскольку сразу же ошибочно предположил, будто еврейский маг и вправду вынул из нее приличный фрагмент. А ничего подобного: ведь стенка бы завалилась, во всяком случае, ее нельзя было бы так тщательно и без малейшего следа соединить вновь. Он уже даже начал подозревать магию; но безосновательно. Вся штука основывалась на иллюзии: стена оставалась без изменений, это свет и воздух со двора переносились через наднижнюю или подверхнюю гильзу прямо в холл — потому что в четвертом измерении прямая линия вовсе не обязана означать прямую, и здесь никто не молится на Эвклида.

Второе февраля для Яна Германа Трудного было днем закрытия.

Вначале он сунул человекоида в комнату младшего лейтенанта Хоффера, упомянутая комната которого находилась в комплексе давних казарм Войска Польского, теперь же служащих Вермахту. Хоффер в это время что-то писал за столиком: в одних кальсонах, еще не побритый: то ли у него был сегодня выходной, то ли ночное дежурство. Появления человекоида Трудного он не услыхал, лишь почувствовал кожей легкую дрожь воздуха (свободные газы по своему желанию, без принуждения, перейти в надниз или подверх не могут).

— Хоффер, — произнес человекоид.

Тот задергался, как будто его подключили к источнику высокого напряжения; затем вскочил на ноги, обернулся, вскрикнул в полуобороте:

— Ч-что…?

— Убить меня пытался. Ведь ты стрелял в меня. Тебе не удалось, но потом ты еще не раз и не два, ночью и днем таился в домах напротив моего дома, все время готовый меня убить. Так скажи мне: зачем?

Младший лейтенант подскочил к стулу, вытащил из кобуры, привешенной к поясу висевших на них брюк, люгер, перезарядил и нацелил в человекоида.

— Как ты сюда попал? Кого подкупил? Говори! А не то пристрелю как собаку!

Трудны перешел в надниз и вырвал пистолет у немца из рук. Шокированный лейтенант уставился на свою пустую ладонь: люгер чудесным образом исчез.

Человекоид подошел к нему поближе.

— Так зачем?

Хоффер передернулся и поднял на него глаза. Потом заорал, прыгнул и с широкого замаха ударил человекоида в челюсть. Тот даже не дрогнул; за то Хоффер, совершенно белый, не способный вздохнуть, свалился на колени, сжимая предплечье правой руки, с кулака которой стекала кровь. Трудны видел кости ладони: они были разможжены. Глупо вот так, изо всей силы, бить по камню.

Человекоид присел на корточки перед Хоффером.

— Зачем? — шепнул он.

Младший лейтенант заскулил сквозь стиснутые чудовищным гневом челюсти:

— Да что ты знаешь… Можешь ли ты вообще понять, что такое унижение? Что? Что?!! Можешь понять…? А ни хера, чести у вас ни на пфениг. Ну, давай, кончай со мной! Думаешь, что я боюсь боли? Ну?! Давай!

Трудны извлек человекоида из комнаты Хоффера.

И сразу же перенес его в свой кабинет над мастерскими, в штаб-квартире фирмы «Трудны Экспорт-Импорт» на улице Кручей.

— Юзек.

Юзек Щупак взвизгнул:

— Шеф, живой…! Да что б я сдох… Я и не слышал, как шеф вошел.

Человекоид подошел к столу, наклонился над ним.

— Юзек, а что ты делаешь в моем кресле?

— Аа… ничего, — извиняющеся улыбаясь, Щупак поспешно поднялся. Он видел, что Ян Герман не сводит с него глаз, и чувствовал себя под этим взглядом не в своей тарелке; потом он отступил к окну. (На самом же деле через псевдоглаза человекоида Трудны ничего и не видел, потому что был не в состоянии сформировать в своем четырехмерном теле достаточное количество по-разному работающих тканей, и за всем — в том числе и Щупаком — следил через сложную систему воздушных омматидиев; значительное их количество он оставлял неизбежно направленными на самого человекоида, хотя бы ради контроля за тем, смотрит ли тот на своего собеседника).

— Ничего?

— Нуу, ведь пока шефа не было, кто-то ведь должен же был вести фирму. Шеф же знает, как оно тут…

— Ты хотел продать фирму Майору.

Щупак сглотнул слюну.

— Все думали, что шефа уже нет в живых; даже, прошу прощения, ваша жена. Я только…

— В левом кармане брюк у тебя нож. Выложи его на стол.

Щупак побледнел.

— Да что вы, шеф…

— Давай, курва, не выпендривайся. Нож!

Тот выложил его на угол стола.

— А вот теперь скажи мне, с какого времени ты начал стучать швабам.

У Щупака сперло дыхание, на лбу выступили крупные капли пота. Трудны видел его стучащее в сумасшедшем ритме сердце.

— Я…

— Поначалу тебя шантажировал Лысый, ну уже потом это был всецело твой выбор; привычка. Привыкнуть легко. Когда начал? Сколько жертв на твоем счету? Кто тебя вел? Бриллиантовый Лейтель, правда?

— Откуда…?

— Во сне разговариваешь.

— Аааа-ааррр!