Пока парит кондор

Паскаль понимал, что карательная машина только входит во вкус и рано или поздно за известными общественными деятелями придет черед неугодных из самых разных страт общества, в особенности тех, кто привык открыто высказывать свою позицию. Но несмотря на свою проницательность, он не мог отделаться от ощущения нереальности происходящего вокруг и поражался сходству нынешней ситуации с тем, что много лет назад творили в соседних государствах военные хунты. Эррера считал себя человеком, которого трудно чем-либо удивить, однако раз за разом испытывал искреннее замешательство напополам с презрением, когда наблюдал поистине невероятное превращение еще вчера превозносивших конституционный строй высокопоставленных персон в ярых сторонников генерала Карвальо вместе с его курсом «национального оздоровления». Как следствие всего через месяц после переворота в здании национального собрания вновь появились оправившиеся от первоначального шока депутаты и сразу же принялись с показным рвением придавать своим единодушным голосованием законную форму всем указам и постановлениям новых властей. Постепенно восстановили работу верховный суд, министерства и ведомства, появилась интернет-связь, вновь вышли в эфир основные информационно-аналитические программы теле и радиовещания, чьи как по волшебству разом прозревшие ведущие с деланным ужасом стали обличать расцветшую при прежних порядках коррупцию и нравственную деградацию почище давно пребывающих в эмиграции оппозиционных блоггеров. Да и в целом соотечественники Паскаля никак не выказали своего возмущения по поводу незаконного захвата власти самозванцами, пусть даже в самых благородных целях. Не было ни баррикад, ни массовых демонстраций, даже привыкшие протестовать по любому поводу фермеры и судостроители отказались от массовой стачки. Некоторые вообще радовались сносу основательно прогнившей и закостеневшей в своих высоких креслах, а потому до чертиков надоевшей верхушки, плохо осознавая масштаб приходящей вместе с диктатурой беды.

С первого же дня переворота Эррера отыскал похороненную под кипой бумаг толстую тетрадь и начал вести дневник, куда вносил заметки о собственных чувствах и переживаниях в свете происходивших событий, намереваясь при создании своего нового произведения воспользоваться оставленными в нем записями. Иногда на страницах дневника втайне от своей новой пассии прозаик упоминал о позволяющих ненадолго забыться вспышках безумной страсти, хотя росшая в строгой       католической семье Рамона просила ни в коем случае не отображать их близость, памятуя, насколько откровенными оказались вышедшие из-под его пера новеллы.

– Если, не дай Бог, я узнаю себя в твоей книжке, то сначала зарежу ее автора, а потом покончу собой! – с улыбкой предупреждала она. – Лучше уж умереть, чем всю жизнь сгорать со стыда перед родственниками и знакомыми!

– Сделаешь мне одолжение! Погибнуть от руки близкого человека куда романтичнее, чем сгнить в застенках. Вдобавок ждать тебя на том свете придется недолго. Как же мне все-таки повезло со своей второй половиной! – пытался отшучиваться Эррера, тяжело при этом вздыхая.

Создавалось впечатление, будто Рамона плохо осознает нависшую над прозаиком, а значит и над собой угрозу. Паскаля такое ее поведение в целом устраивало, так как в нем не угадывалось даже намека на страх или панику, вот только временами становилось не по себе от мысли, что он подвергает возлюбленную серьезной опасности одним лишь фактом своего существования.

Тем временем превратившиеся в истеричных пропагандистов еще вчера степенные ведущие госканалов радио и телевидения уже не стеснялись использовать риторику ненависти, призывая без лишних церемоний «очищать общество от смутьянов, предателей, разложенцев и паразитов». Вследствие такой информационной артподготовки в стране постепенно воцарялась атмосфера нетерпимости ко всему выходящему за тесные рамки привычного, пышным цветом расцветало всеобщее доносительство вместе с взаимным недоверием, что создавало идеальные условия для выхода репрессий на новый уровень. Как следствие их новый виток, направленный на удушение единственного оставшегося островка вольнодумства в сети интернет, не заставил себя долго ждать. Ссылавшиеся на указы новых властей силовики, для пущего устрашения стали хватать людей даже за позабытые самими авторами критические посты и комментарии многолетней давности, назначая кому внушительные штрафы, а кому реальные сроки заключения. Задержания нельзя было назвать массовыми, однако теперь практически все пользователи социальный сетей и прочих сетевых площадок не могли чувствовать себя в безопасности, спешно удаляли прежние записи вместе с аккаунтами и даже думать забыли об обсуждении текущих событий в интернете. Тех же смельчаков, которые скрыв свой уникальный сетевой адрес продолжали называть вещи своими именами, пытались вычислять при помощи многочисленных уловок, но чаще у подозреваемых просто проверяли гаджеты, при необходимости выбивая пытками нужные пароли и контакты.