Пока Париж спал

Но теперь эти трапезы стали для него тяжелой ношей. Он чувствовал, что ему нечего сказать, а соседские сплетни отталкивали его своей мелочностью. Казалось, что их больше волнует, кто добыл масло на черном рынке или кто поймал кролика, чем кто был убит. Их болтовня не имела никакого смысла, а если они и поднимали тему обысков, то она никогда ни к чему не приводила. Он чувствовал, что теряется сам в себе, будто он не мог вспомнить, кем он был или кем должен быть.

В это воскресенье все обедали у Франклинов. Брат месье Франклина был на охоте за городом и вернулся с двумя кроликами. Рагу из кролика вышло отличным, и в кое-то веки они, набив животы мясом, вели более оживленные беседы.

Его мать начала разговор:

– Когда эта чертова война закончится, как вы думаете, останется ли хоть немного вина?

Месье Франклин тут же ответил:

– Мари-Клэр, ты же знаешь, что мы припрятали немного.

– Ничего такого я не знаю.

– Ха! Отлично. Тогда и я не знаю. Но когда эта чертова война закончится, мы спустимся и достанем его, да?

– Я пью за это. – Его мать подняла стакан с водой.

– Ну, Жан-Люк, как дела на новой работе? – Месье Франклин перевел взгляд с матери на сына.

Жан-Люк почувствовал, как участился его пульс, так бывало всякий раз, когда кто-то упоминал его работу.

– Слишком близко к бошам, на мой взгляд.

– Mais qui, ты в самом эпицентре, не так ли?

– Что там на самом деле творится? – вмешалась мадам Франклин.

Жан-Люк с минуту смотрел на нее, разглядывая ее тонкие губы и птичьи глаза. От нее ничто не ускользало, и он знал – что бы он ни сказал, она повторит это завтра в очереди за едой.

– Не знаю. – Он посмотрел в окно, избегая испытывающего взгляда матери.

– Да ладно тебе, приятель. Хоть что-то ты должен знать. Что они делают со всеми этими заключенными? Куда они их увозят? – Месье Франклин, прищурившись, уставился на Жан-Люка.

– Я ничего не видел. Я никогда не вижу поезда или заключенных…

– Я слышала, что это вагоны для скота, а не настоящие пассажирские поезда, – перебила мадам Франклин. – И что заключенным приходится лежать на соломе, как животным.

Она всегда знала больше, чем кто-либо другой.

– Я слышала что-то подобное, – добавила мадам Кавалье. – И еще что там нет туалетов. И им приходится писать в ведро.

– Это омерзительно! Откуда вы знаете это? – Его мать впервые подала голос. – Это наверняка преувеличено.

Мадам Кавалье пожала плечами.

– Ты видела, на что они способны. Давайте не будем забывать: они арестовали тысячи людей, разве нет?

– Следовательно, они должны и высылать их тысячами. – Месье Франклин повернулся к Жан-Люку: – может, ты мог бы выяснить, что они с ними делают?

– Что? – Жан-Люк уставился на него.

– Ну, ты ведь прямо там, в самой гуще событий. Ты что, не можешь разведать, что происходит?

– Я уже сказал, что никогда не вижу, как поезда отходят. Я начинаю работать уже после этого.

– А ты не можешь прийти туда пораньше?

– Нет! – Он замолчал, пытаясь успокоиться и говорить спокойным голосом. – Нас отвозит на станцию военный грузовик ровно в семь тридцать утра.

– Но ты ведь живешь рядом со станцией, разве нет? Ты ведь может прогуляться туда? Посмотреть?

Жан-Люк нахмурился.

– Не знаю. – Он сделал паузу. – Это было бы опасно. Они следят за нами все время.

Он поднял взгляд и увидел разочарование на их лицах. Это заставило его почувствовать себя трусом.

– Может… может, если бы я встал очень рано и смог улизнуть, я смог бы увидеть, как отходит один из поездов.

Его мать ахнула и прикрыла рот рукой.

– Вот и молодец! – месье Франклин заулыбался. – Ты мог бы сделать фото. У меня есть камера.

Фото? Для чего оно? Он должен был рисковать жизнью ради чертового снимка? Должен быть какой-то другой способ.

Когда они вернулись домой, мать заварила отвратительный напиток из цикория и желудей. Он взял кружку из ее рук и притворился, что пьет.

– Мама, я тут подумал.

– О нет, – засмеялась она, – только не это.

– Нет, правда. Я должен сделать нечто больше, чем просто фото.

– Что ты имеешь в виду, сынок?

– Я должен что-то сделать. – Он закатил глаза. – Что-то действительно важное.

Она наклонилась вперед и прошептала:

– А что с Сопротивлением?

– Я там никого не знаю.

– Да, я тоже. – Она положила руку на его лоб. – Наверное, мы вертимся не в тех кругах.

Он поднял бровь.

– Об этом ведь так просто не спросишь кого-то, верно? Извините, а вы в Сопротивлении? А то я бы тоже хотел присоединиться. Я думаю, надо ждать, пока они с тобой свяжутся.

– С тобой никто не пытался связаться?

– Нет, мама. А с тобой?

Она покачала головой.

– Но знаешь, если бы попытались, я бы ни на секунду не задумалась. С другой стороны, на что им старая женщина?

Она была права. Это не старые женщины должны были воевать, а молодые люди, такие как он. Он не хотел воевать, он хотел остановить поезда, которые увозили заключенных бог знает куда. Но было еще обещание, которое он дал отцу перед отъездом.

Папа отвел его в сторону, пока мать пошла получать хлеб.

– Сын, пообещай мне одну вещь.

– Конечно.

– Пообещай мне, что позаботишься о своей матери, пока меня не будет.

Взгляд Жан-Люка не дрогнул, когда он посмотрел на отца.