Пока подружка в коме

Мы как раз сидели в гнездышке Гамильтона и Клео: светлый деревянный гарнитурчик, дурацкие зверюшки-магнитики на дверце холодильника, белое вино. При каждой заочной оплеухе Пэмми от Гамильтона Клео точно светилась изнутри.

– В каком смысле? – переспросил я.

Гамильтон сам не знал, в каком. Пробурчав что-то невразумительное, он заявил, что ему нужно позвонить.

– Экий я все-таки скот.

Клео изобразила на лице досаду.

В середине 1992 года Пэм вернулась к родителям – разуверившаяся в себе, чего-то боящаяся, худющая и зловеще-красивая. Жизнь модели выпила из нее все соки. Как-то раз мы сидели на лужайке перед ее домом, и она сказала:

– Знаешь, Ричард, это было здорово. Честное слово. Но теперь все кончилось, а от самой себя во мне остался лишь крохотный кусочек. Я думала, что «меня» много, черпай сколько хочешь. Как бы не так. Теперь придется успокоиться и растить себя заново, потихоньку, как цветок из семечка. Надо же было все так бездарно профукать: десять лет грести деньги лопатой, и вот на тебе – ни гроша за душой.

– Куда же деньги-то подевались? – спросил я.

– Наряды. Рестораны. Наркотики. Еще наркотики. Вложила по-дурацки. Сначала – в какой-то супермаркет в Оклахоме, который так и не построили, потом в пенсионный страховой фонд в Орегоне. Этот просто взял и обанкротился. – Пэм не столько говорила, сколько сплевывала слова. – Черт. Зато вот теперь – курить можно. – Над нами шуршали деревья; прокаркала ворона. – И ведь скучаю я даже не по наркотикам. Знаешь, Ричард, что мне требуется? Экшн. Я хочу ощущать себя королевой, играющей в рулетку. Черные лимузины… Дерьмо собачье, но ведь скучаю же. Не хватает известности, почитания… – Долгая пауза, а потом: – Лоис иногда приглашает меня посидеть с Меган. Забавная у тебя девчонка. И яркая такая. Мне она Карен напоминает.

– Спасибо.

– Когда я ее в первый раз увидела, ну, еще тогда, в коляске, то подумала, что она так и вырастет этакой пацанкой, твоей двойняшкой. Ты вот зато, дорогой, выглядишь, прямо скажем, хреновато.

– И за это тоже спасибо, Пэм. – Я начинал поглядывать на часы – пора было забирать Меган с катка.

– Ричард, ты только не уходи… Нет-нет, посиди еще, пожалуйста. Ты обиделся? Я ведь только про цвет лица… я не хотела…

– Извини, Пэм, мне правда пора…

Пэм на глазах сникла и была готова расплакаться. Я снова сел рядом и спросил, что случилось. Она всхлипнула и, глядя на сцепленные руки, ответила:

– Просто мне… мне так…

– Что, Пэм? Скажи.

– Одиноко, – почти шепотом.

– Понятно. Мне тоже.

Я обнял ее, и она опять всхлипнула.

– Как Гамильтон? Ты с ним видишься? Он счастлив?

– Вроде как да.

– А, ну-ну!

Тот самый медальон с волосами был по-прежнему на ней. Я предложил съездить за Меган вместе, и Пэм с готовностью согласилась.

Судьбе было угодно, чтобы Пэм очень скоро наткнулась на Гамильтона и Клео в музыкальном отделе «Парк-Рояла». Что-то клацнуло, замкнулось – и из магазина они вышли уже вдвоем, совершенно забыв о Клео. Сама же она, увидев Гамильтона и Пэм вместе, сразу поняла, что ей в этом раскладе места нет. Клео никогда раньше не видела на лице мужа такого выражения: неверие в происходящее, поклонение божеству, желание покорить остроумной шуткой, чувственное, похотливое обожание, восхищение – все это, определяемое безошибочно как любовь, обрушилось направленным лазерным лучом прямо на Пэмми.

Брак Гамильтона даже не распался, а рухнул, как взорванное динамитом казино. Через полгода был оформлен и официальный развод: Клео достался коттедж, а Гамильтон этаким бумерангом очутился снова в бесплатном жилье – родительском доме, в трех минутах ходьбы от Пэм. Как-то раз, ужиная у своих, я увидел в окно, как они слоняются по Рэббит-лейн. Каждые три шага поцелуй. Каждые пять шагов – нежные объятия. Влюбленный Гамильтон.

Возвращение Пэм здорово повеселило всех нас. Чего стоили одни ее байки о светской жизни: секс, наркотики, каннибализм. Ее карьере в шоу-бизнесе пришел конец, но ей, похоже, было на это совершенно наплевать.

– Куда лучше быть здесь, в этой дыре, с вами, ребята, – говорила она.

Я спросил Пэмми, чем она собирается заниматься дальше. Оказалось, что план у нее уже есть. Она решила устроиться по гримерной части на одну из штатовских теле– или киностудий, много снимавших здесь, в своих ванкуверских филиалах. Впоследствии выяснилось, что это была лучшая бизнес-идея из всех, когда-либо нас посещавших.

А как же Карен? Ни живая, ни мертвая все эти годы, уже почти стершаяся из памяти людей – незрячая, хрипло дышащая, высохшая, в своем инвалидном кресле, в фальшивой полуодежке, маскирующей не прикрытую пледом часть тела… она вдруг поворачивает голову, ее глаза загораются, оживают – и вот она целых три секунды видит в окно небо и облака, на краткий миг возвращается она в мир живых, вот только рядом никого нет, никто ничего не узнает. Карен возвращается на темную сторону Луны. Мы так и не знаем, что она увидела тогда, в тот декабрьский вечер, и, по всей видимости, не узнаем никогда.