Пока пройдёт гнев твой

— Одна из подруг Акселя, — ответил Карл-Оке, даже не взглянув на снимок. — Он любил женщин, они приходили и уходили.

Ребекка вернулась к первой фотографии. Похоже, эту страницу в альбоме открывали часто: с краю остались следы пальцев и бумага была темнее, чем везде в альбоме. В кадр попала и тень фотографа.

«Щеголь, — подумала Ребекка, глядя на молодого человека. — Как он позирует! Лениво откинулся, прислонившись к сосне с трубкой в руке».

— А кто снимал? — спросила она Пантцаре.

— Я, — хрипло ответил тот.

Ребекка огляделась. Она обратила внимание на отсутствие в комнате детских фотографий. Свадебных снимков она тоже нигде не видела.

«Он был тебе не просто приятелем», — догадалась Ребекка, вглядываясь в лицо Акселя.

— Ему понравилось бы, что вы сейчас помогаете нам, — заметила она, — что с годами вы не утратили мужества.

Карл-Оке кивнул, и его глаза заблестели.

— Я знаю не так много, — вздохнул он, — в том числе и о водителях. Англичане говорили нам, что среди шоферов есть доносчик и нам надо быть настороже. Они беспокоились и за нашу радиостанцию, и за разведку. Они называли этого неизвестного информатора Лисой. А Исак Крекула был с немцами на дружеской ноге, сделал для них немало рейсов, и они, конечно, платили ему…

— Возьми себя в руки, — раздался голос Туре Крекула.

Он стоял у постели Яльмара в его спальне и смотрел, как брат натягивает на голову одеяло.

— Я знаю, что ты не спишь и не болен. Хватит! — закричал он.

Туре подошел к окну и поднял жалюзи таким резким движением, что, казалось, лопнули веревки. Словно хотел, чтобы жалюзи выскочили в окно, в метель.

Не дождавшись Яльмара на работе, брат взял запасные ключи и заявился к нему домой. Впрочем, дверей на ночь в поселке никто не запирал.

Сейчас Яльмар молчал. Он лежал под одеялом как мертвый. Туре хотел растормошить брата, но что-то его удерживало. Он не решался. Этот человек в постели Яльмара не был похож на Яльмара. С тем можно вытворять что угодно. Но этот казался непредсказуемым. Туре словно слышал голос, доносившийся из-под одеяла: «Дай мне только повод, и я тебе покажу…»

Туре чувствовал собственную беспомощность. Как это тяжело, когда кто-то отказывается тебе подчиниться! Он не привык к этому. Сначала эта чертова полицейская девка, теперь Яльмар…

Разве он может чем-нибудь пригрозить брату? Он, который всегда пугал своих врагов Яльмаром!

Туре осмотрел дом. Кругом горы немытой посуды, пакеты из-под чипсов и печенья. На кухне воняет, как на помойке. Много пустых пластиковых бутылок. На полу кучи одежды. Грязные кальсоны, желтые спереди, коричневые сзади.

Когда Туре вернулся в спальню, Яльмар по-прежнему не подавал признаков жизни.

— Ну что у тебя за свинарник! — воскликнул Туре. — Смотреть противно!

Потом повернулся и вышел вон. Яльмар слышал, как хлопнула дверь.

«Я больше не могу, — подумал он. — Неужели нет никакого выхода?»

На столике возле кровати лежал раскрытый пакет сыра. Яльмар отщипнул от куска несколько раз.

Он снова ушел в воспоминания. Вот в голове зазвучал голос учителя Фернстрёма: «Ты сам решаешь, как тебе жить».

Нет, Фернстрём никогда ничего не понимал.

Яльмару не хотелось сейчас об этом думать, но его желания не имели больше никакого значения. Мысли сами хлынули в голову, словно свет в открытый объектив.

И вот Яльмару тринадцать лет. По радио передают дебаты Кеннеди и Никсона накануне президентских выборов. Кеннеди — настоящий плейбой, никто не верит, что он может победить. Но Яльмара действительно совершенно не интересует политика. Сейчас он сидит в классе, облокотившись на лакированный стол и подперев руками щеки. Они здесь вдвоем с учителем Фернстрёмом. Все остальные дети уже разошлись по домам. Теперь в классе пахнет не мокрой шерстью и деревенским домом, а книгами, пылью и влажной тряпкой, которой протирают доску. От пола несет мылом. Кроме того, само старое школьное здание имеет свой специфический аромат.

Яльмар чувствует, как во время урока учитель Фернстрём то и дело поднимает на него глаза, отрываясь от проверки тетрадей. Но мальчик избегает встречаться с ним взглядом. Он предпочитает рассматривать годовые кольца на деревянной доске, из которой выпилена крышка его стола. Он усматривает в их рисунке силуэт спящей женщины, справа от которой видит какого-то фантастического зверя, чем-то похожего на тетерева с веткой на месте глаза.

Но вот в класс заходит ректор Бергвалль, и учитель Фернстрём отодвигает стопку тетрадей в сторону.

Ректор здоровается.

— Ну что ж, — говорит он, — я беседовал с мамой Элиса Севе и докторами из Кируны. Они наложили шесть швов. Нос не сломан, однако у мальчика сотрясение мозга.

Ректор ждет реакции Яльмара, но тот молчит, как и всегда. Он смотрит то на карту Палестины, то на орган, то на детские рисунки, развешанные на стенах. Туре взял у Элиса Севе велосипед, а когда тот возмутился, объяснил, что берет лишь на время. Вспыхнула ссора. Один из приятелей Туре побежал за Яльмаром. Элис тогда очень разозлился.