Ребекка повернулась и показала в другую сторону.
— Те, кого я убила, лежат там, — добавила она изменившимся голосом. — И там, — она показала вдаль. — Только Томаса Сёдерберга здесь нет.
— Ты дешево отделалась, — заметил Яльмар.
— Да, — кивнула Ребекка. — Судьи решили, что это была самооборона.
— И как же ты теперь себя чувствуешь?
Он выделил слово «ты» и взглянул ей в глаза, а потом склонил голову и посмотрел на снег, почтительно, словно стоял перед алтарем в церкви.
«Что ему надо?» — подумала Ребекка.
— Я не знаю, — ответила она. — Сначала я почти ничего не чувствовала. Собственно говоря, я мало что помнила. Но потом стало хуже, я не могла работать. Пыталась взять себя в руки, но в результате совершила ошибку, которая стоила моей адвокатской фирме бешеных денег и репутации. У них хорошая страховка, тем не менее… И меня отправили на больничный, после чего я слонялась дома из угла в угол. Плохо спала, ела. Моя квартира превратилась в мусорную свалку.
— Понимаю, — кивнул он.
Они молчали, пока мимо проходила незнакомая женщина. Она кивнула Ребекке, та тоже приветствовала ее наклоном головы. Яльмар сделал вид, что никого не заметил.
Ребекка подумала, что сейчас он близок к тому, чтобы во всем сознаться. Но что она потом будет делать? Поведет его в участок? А если он воспротивится? А если пожалеет о своей слабости и убьет ее?
Она смотрела ему в глаза и вспоминала одну из клиенток фирмы «Мейер и Дитцингер», проститутку, вложившую огромные деньги в недвижимость. Дама не скрывала своей профессии, а к юристам обратилась за помощью в вопросе налогообложения. Однажды, когда они сидели с ней в ресторане — Монс, Ребекка и эта женщина — и Веннгрен напился пьяным, он спросил ее, не боится ли она своих клиентов? Он был кокетлив, льстив, действительно обворожителен. Ребекка смутилась и опустила глаза. Женщина не обиделась; казалось, она привыкла к такого рода вопросам. Нет, отвечала она. Сначала она долго смотрит своим клиентам в глаза. «И тогда сразу становится ясно, кого стоит бояться, а кого нет, — объяснила женщина. — Все, что надо знать о человеке, можно прочитать там».
Ребекка пристально глядела на Яльмара. Нет, он не опасен, решила она.
— Ведь ты тогда попала в психушку? — спросил Крекула.
— Да, в конце концов, это произошло, — подтвердила Ребекка. — Я, можно сказать, сошла с ума после того, как Ларс-Гуннар Винса застрелил своего сына. Это оказалось для меня слишком. Словно вдруг распахнулись все двери, которые я хотела держать закрытыми.
Яльмару стало тяжело дышать. «Да, именно так», — мысленно согласился он с Ребеккой. Сначала были Вильма и Симон. Тяжело, но он справился. Пережить смерть Хьорлейфура Арнарсона ему оказалось не под силу.
— И ты дошла до самого края? — поинтересовался он. — Чувствовала ли ты, что больше не можешь?
— Да, я это чувствовала, — кивнула Ребекка. — Самого худшего я не помню, но мне пришлось очень тяжело.
«Меня лечили электрошоком, — мысленно вспоминала она. — За мной постоянно наблюдали. Я не хочу говорить об этом».
Они стояли друг напротив друга, Ребекка Мартинссон и Яльмар Крекула. Ему было тяжело спрашивать ее, ей — отвечать. Оба чувствовали себя путниками, застигнутыми метелью. Оба будто шли против ветра и снега, не в силах взглянуть вперед.
— Я почти ничего не помню, — наконец нарушила молчание Ребекка. — Я заметила, что, когда вспоминаешь плохое, снова становится тяжело, а когда хорошее — радостно. Но если раскаяться, полегчает. Словно мозг говорит тебе: «Стоп, дальше — ни шагу». И сколько бы ты ни думал об этом, никогда больше не будешь переживать это заново.
«Тяжело? Радостно? Полегчает?» — с недоумением повторял про себя Яльмар.
Они снова замолчали.
— А ты? — решилась она обратиться к нему. — К кому пришел ты?
— Я решил навестить ее, — ответил Крекула.
Ребекка поняла, что он говорит о Вильме.
— Ты ее знал? — спросила она.
— Да, — беззвучно ответил он одними губами и кивнул.
— Какой она была?
— С ней все было в порядке, — уклончиво отвечал Яльмар и с улыбкой добавил: — За исключением проблем с математикой.
В памяти его всплыла картина.
Вильма сидит за столом на кухне Анни и в отчаянии рвет на себе волосы, склонившись над задачником. Ей придется сдавать математику и шведский, если она хочет попасть в гимназию. Анни моет посуду и смотрит в окно на Яльмара, который убирает во дворе снег при помощи трактора. Все-таки Анни ему тетка.
Вильма ругается на чем свет стоит. У божьих ангелов, если они ее слышат, должно быть, мурашки пробегают по спинам.
— Черт бы ее подрал, эту математику…
— Что ты такое говоришь, девочка? — охает Анни.
— Но зачем мне это надо? — возмущается Ребекка. — Я же глупа как пень и ничего не понимаю! «Разложение на множители упрощает бином с теми же самыми слагаемыми». Ну его к черту! Сейчас позвоню Симону, и мы отправимся куда-нибудь на снегоходе.
— Давай, — разрешает Анни.
— Но ведь мне же надо учить… — вздыхает Вильма.
— Ну, тогда не звони ему, — послушно соглашается Анни.